Лететь предстояло долго, и я решил провести время с комфортом. Заказал бутылочку вина и сладкие арабские финики. Соседнее кресло было свободно, и, я чувствовал себя вольготно. Никто не мешал и не стоял над душой. По прошествии часа полета обаятельные стюардессы начали разносить пищу. Я не стал отказываться. Решил наесть жирок впрок! Аппетит у меня хороший, грех жаловаться. Да и кто знает, что будет завтра? Я вогнал в себя с десяток бутербродов и влил почти бутылку красного вина, чувствуя себя при этом просто великолепно!
Под крылом самолета в просветах между облаками проплывали реки, озера, леса, дороги, города. Равномерный и ненавязчивый шум двигателей убаюкивал. Я задремал, а затем и вовсе погрузился в сон. Проснулся от хорошенькой встряски, как оказалось, меня будила стюардесса. Конечно же, сначала я не понял, где я и что здесь делаю?
— Наш самолет приземлился в Красноярске на дозаправку, и вам это время лучше провести в аэропорту, — пояснила девушка.
Мне ничего не оставалось, как принять предложение бортпроводницы. Я понимающе кивнул чугунной со сна головой и направился к трапу.
— В вашем распоряжении полтора часа! — крикнула вдогонку стюардесса.
Красноярск встретил меня хмурым и сырым октябрьским днем. Зал ожидания был намного проще московского аэропорта, чувствовалась провинция. Ради интереса купил какую-то местную газету и принялся за её изучение. Ведь чем дальше отъезжаешь от столицы, тем меньше понимаешь, как здесь люди живут. Размышляя об этом, я пил горячий чай в буфете красноярского аэропорта. Хотел было съесть большой сникерс, да аппетит почему-то пропал. Ничего не оставалась делать, как положить шоколадку в карман куртки.
Расправившись с чаем, я покинул буфет. Посадку всё не объявляли и не объявляли. Давно прошли обещанные красивой бортпроводницей сорок минут. Устав ходить по скучному аэропорту, я уселся в кресло в зале ожидания и призадумался. Думал и гадал о магаданской перспективе, но ни до чего толкового не додумался. Неожиданно мне вспомнился вещий сон.
Это случилось года два назад. Мне приснилось: я стою на шоссе и вижу сквозь лес, как взлетает самолёт. Через несколько мгновений он, задрав нос к верху, рухнул вниз, в лес. Задрожала земля, и над лесом появилось пламя, затем поднялся черный клубящийся дым. Я бегал по шоссе и пытался остановить машины, размахивал руками, указывая водителям на дым, но они проезжали мимо и не останавливались. Откуда-то у меня в руках появилась аптечка, и я побежал к месту катастрофы. И в этот момент я проснулся.
Мне часто снилась разная чертовщина. Одни сны запоминались надолго, другие же, наоборот, быстро забывались, испаряясь из памяти, подобно дождевой воде на горячем асфальте. Сон был страшный, странный, но запомнился он мне, потому что на следующий день «ИЛ-86» разбился точно так, как и привиделось. Помню момент, когда запись авиакатастрофы показали в новостях. Я был шокирован: совпадали даже детали.
У меня стало неспокойно на душе. Перелет представлялся уже совсем не таким привлекательным, как в Москве. На нервной почве опять захотелось есть. Я вознамерился пойти пообедать, но как раз в этот момент объявили посадку.
В самолете было прохладно, и я не стал снимать куртку. Включились двигатели. Самолет побежал по взлетной полосе, разогнался и взлетел. Мне хотелось сверху посмотреть на сибирскую тайгу, но, снова оказавшись в уютном кресле, я задремал.
Впрочем, сон пассажира обычно длится недолго: то его кормят, то поят, то роняют в воздушную яму. Самолет раскачивало в разные стороны. Не сильно, но все же достаточно для того, чтобы чувствовать себя не в своей тарелке. За шторкой иллюминатора, которую я приподнял, передо мной открылась неприятная для любого новичка-пассажира картина. Мне всегда казалось, что безопаснее всего лететь над тучами и облаками. Ведь разбушевавшаяся стихия страшна только для тех, кто летит в тучах или под ними. Так в океане, на глубине, шторм не страшен и вода спокойна. Но сейчас мы летели сквозь если не грозовой фронт, то, по крайней мере, фронт какого-то мощного циклона, ибо не было видно ни молний, ни дождя или снега. Только огромные рыхлые переливающиеся темно-синим цветом тучи. Впрочем, я не метеоролог, чтобы разбираться в разновидностях облаков…
— Уважаемые пассажиры, — вдруг объявили по радио, — из-за метеоусловий наш лайнер вынужден вернуться в Красноярск. Сохраняйте спокойствие. По возможности воздержитесь от хождения по салону и посещения туалета. Благодарю за внимание.
Я с тревогой посмотрел по сторонам. Попутчики мои тоже забеспокоились. Многие начали пристегиваться. Захныкал какой-то малыш. Женщина, которая держала его на коленях, стала что-то ласково ему напевать.
Как назло, я почувствовал острый позыв к отправлению известной естественной надобности.
— Как же, воздержишься тут? — пробормотал я и направился в туалет.
Туалет в самолете — это нечто! С виду маленькая комнатка, обшитая белыми панелями. Чуть больше уличного переносного туалета. В углу маленький унитаз и крохотный умывальник.
«Боже мой, — брезгливо подумал я, увидев грязный и залитый мочой пол, — да здесь же наступить некуда! Свиньи! Ещё хуже, чем в плацкартном вагоне».
Казалось бы, справить малую нужду — чего проще. Ан нет! Только я начал, как самолет встряхнуло.
«Черт! — выругался я. — Воздушная яма!»
Ухватившись на всякий случай за поручень на стене я попытался закончить начатое. Последующие несколько минут я запомнил очень смутно — произошедшее пришлось восстанавливать по частям.
Я ополаскивал руки, когда самолет в очередной раз бросило вниз. Мне пришлось изловчиться, чтобы не упасть или не стукнуться головой о стенку. Но не успел я подумать об очередной воздушной яме, как сквозь стенки туалета послышался сначала тихий, а затем очень резкий свист. Мои уши мгновенно заложило, как это бывает при резком перепаде давления, а потом сдавило так, что я застонал от боли. Что-то теплое потекло по моим губам и щекам…
За свистом раздался звук, похожий на звук рвущейся бумаги, а потом мощный хлопок. Я ничего не понимал. Вцепившись одной рукой в умывальник, а другой в ручку двери, с холодящим кровь ужасом вслушался в свист, догадываясь, что он не сулит ничего хорошего. Когда раздался хлопок, меня резко подкинуло вверх, в мгновение ока я, подобно нинзя, очутился на потолке туалета. На потолке я задержался не долго и рухнул на пол, хорошенько приложившись головой к унитазу. Отскочив, моя бедная головушка попыталась проломить стену. На какое-то время я потерял сознание.
Впоследствии мне не единожды приходилось анализировать приключившееся. Похоже, что самолет разгерметизировался. Видимо, он был старый, и за разгерметизацией мгновенно последовало разрушение фюзеляжа, а значит, звук рвущейся бумаги означал начало гибели лайнера. Только ветер рвал не бумагу, а обивку корпуса «железной птицы», моментально оказавшейся без крыльев. Хлопок — это звук оторвавшегося от фюзеляжа хвоста, где в туалете пребывал ваш покорный слуга. Именно когда хвост отлетел от фюзеляжа и резко опрокинулся вниз, я очутился на потолке туалета. А когда обломок самолета, сделав сальто-мортале, начал падение, я вновь очутился на полу.
Теперь я благодарю Бога за то, что он тогда направил меня в туалет. И за те секунды, в которые я находился без чувств, — ведь не каждый человек выдержит осознание того, что он падает с большой высоты и вот-вот разобьется в самую мокрую лепешку из всех лепешек.
Сознание возвращалось постепенно. Туалетная кабинка вращалась. Это тошнотворное вращение привело меня в чувство. Видимо, обломок падал туалетами вниз, но не под прямым углом, и поэтому левая стенка уже не была в прямом смысле стенкой, но и не превратилась в пол. Опираясь на стенки кабинки и унитаз, я принял более устойчивое положение и при этом максимально отодвинулся от места приблизительного удара о землю. Конечно, мною двигал не разум, а древний инстинкт самосохранения.
Руки скользили по стене — я даже не мог вытереть с лица хлеставшую из головы кровь. Думаю, глаза мои были огромны и наполнены ужасом. Если в последние минуты перед кем-то пробегает вся жизнь, то перед моим внутренним взором пульсировало огромное, кровавого цвета слово «П-А-Д-А-Ю». Я визжал и выл от ужаса, визжал и выл так, что казалось, еще немного — и лопнут барабанные перепонки, а сами лёгкие разорвутся в клочья.