— Не зажимайся, — требовательно выдохнул Фенрис. — Попробуй расслабиться. Подумай о чем-нибудь приятном.
— О тебе?
— О приятном, я сказал, — опиравшийся на вытянутые руки эльф нависал сверху, выгнувшись в спине и низко опустив голову, так что Варрик не мог видеть его лица. Слышал только тяжелое, запаленное дыхание, обжигавшее кожу на каждом выдохе. Упавшая челка моталась туда-сюда, щекоча гному нос и норовя залезть в рот. Чужая плоть, горячая, упругая и липко-скользкая от масла с веретенкой, настойчиво толкалась внутрь, но не могла преодолеть сопротивление. Фенрис пробормотал сквозь зубы одно из своих излюбленных свистяще-шипящих тевинтерских ругательств. Тонкие полоски лириума слева, те, что тянулись по шее к углу челюсти и мочке острого уха, едва различимо замерцали пугающими бело-синими отблесками.
— Хоук справился бы куда лучше, — проскулил Варрик. — Кто угодно справился бы лучше. Даже колода мясника на рынке. Прости, прости, прости.
Эльф перебросил вес на одну руку, уперевшись острым локтем в напряженное плечо Варрика. Прижал освободившуюся ладонь к щеке гнома, вынудив повернуть голову.
— Посмотри на меня, — на удивление мягко попросил он. — Просто посмотри, не отворачивайся. Успокойся. Хватит цепляться за одеяло, как утопающий за соломинку. Давай, положи обе руки мне на пояс. Сможешь?
— Ну, э-э...
— Ниже тоже можно, — со вздохом разрешил Фенрис. — Вот так, да. Теперь указывай дорогу, и я последую за тобой. Я погорячился, извини. Давай помедленней. Давай так, как захочется тебе. Итак, Мьюриэль не может быть союзником, и она не любовница Рубаке. Что свяжет героев воедино и заставит вцепиться друг другу в глотки? Какова цель, к которой каждый из них должен пройти своей дорогой?..
Варрик с трудом сглотнул пересохшим горлом и благодарно засопел. Демоны его подери, чтобы внятно болтать на отвлеченную тему, когда у тебя каменный стояк и ни хрена не выходит со слишком неуверенным партнером, надо обладать железным самообладанием. У Фенриса оно имелось. Вот и присмиревший лириумный узор перестал зловеще сиять сквозь кожу, и движения стали плавно-размеренными. Варрик придерживал его за бедра, твердые от напряжения, влажные и скользкие, и пытался заставить свой обычно бойкий язык шевелиться. Выходило не так, чтобы привычно ровно и без запинок, но малость отвлекало. Особенно если сосредоточиться на губах Фенриса, когда он порой наклонялся за поцелуем и быстро облизывался. Обычно рот эльфа походил на узкую, плотно сжатую щель, неохотно цедившую слова. Сейчас он позволил себе расслабиться — и его губы оказались нежно очерченными, контрастирующими с резкостью бровей и точеным носом.
Они перебрасывались словами и идеями, выхватывая, как драгоценные самородки из пустой руды, наиболее удачные и многообещающие. Разгоряченные, взмокшие тела притирались друг к другу, сперва настороженно и робко, потом — настойчиво и жадно. В какой-то миг понизу болезненно резануло — чужеродным, пугающим, непривычным ощущением проникновения. Заполненности и нарастающего давления там, где его никогда прежде не бывало. Заполненность неумолимо расширялась и углублялась, всецело подчиняя себе. Устанавливая новые правила, открывая иные грани восприятия. Игнорируя жжение и пугающее впечатление того, что плоть заживо рвется на части. Дразня обещанием того, что надо перетерпеть еще немного — и последует вознаграждение. Щедрое, испепеляющее, превосходящее все, что случалось прежде.
Или Варрик Тетрас, как это с ним частенько случалось, довообразил себе то, чего не могло случиться в жизни. Как однажды выдумал головокружительный роман с прекрасной и самодостаточной женщиной, которой он не больно-то сдался, и теперь жил в тени несостоявшейся истории великой любви. Как придумал грозовую весеннюю ночь, в которую его близость зачем-то понадобилась хмурому тевинтерскому эльфу — у которого собственных трудностей хватало выше крыши.
Хотя эльф точно был не выдуманным, а вполне живым. Он двигался-двигался-двигался, теперь уж точно находясь внутри. Прямо вот там, глубоко и так непристойно-сладко. Надавливая своим восхитительным, гармонично вылепленным и крепким эльфийским членом именно туда, куда нужно. Никого больше не требовалось ни сдерживать, ни направлять, ведь поразительным образом все стало хорошо. Горячо, влажно и развратно-хлюпающе от слаженных движений навстречу. От звенящего напряжения в поджавшихся от удовольствия яйцах. От головокружения, стискивающего виски и уносящего ошметки сознания навстречу голосу Фенриса. Его приглушенным рычащим стонам, настойчивым рукам и жадным губам, жилистому поджарому телу и рывкам, то нарочито-грубоватым и резким, то бесконечно бережным и нежным. От слов, выдохнутых в безумное, сладостно тягучее мгновение. Единственно верных слов: