Спьяну заговаривали о чувствах, но выходило неуклюже и невпопад. У Варрика всегда имелось наготове слишком много обкатанных, привычно-красивых фраз, подходящих для любого случая. У Фенриса, напротив, слов было слишком мало. Эльф отмалчивался, предпочитая скептически ухмыляться красноречивым излияниям приятеля — и, когда у него иссякало терпение, просто затыкал чрезмерно болтливого гнома поцелуем. Ночь вспыхивала расплавленным огнем, текущим по венам. Билась в стены шальным полуночным штормом, к утру оставляя их на побережье скомканных простыней — липко-взмокших, одуревших, до изнеможения счастливых.
Дважды после занятий любовью татуировки Фенриса выходили из-под контроля, начиная зловеще и непредсказуемо искриться. В первый раз помогло специально приготовленное зелье с эмбриумом и привезенным из-за моря арборским благословением. На второй раз Фенрис справился сам, на чистом упрямстве и бешеном нежелании сдаваться боли. Варрик был уверен, что к утру что-нибудь не выдержит и сломается — либо его собственные пальцы, намертво сжатые в холодной руке Фенриса, либо до хруста стиснутые зубы эльфа. Убедить Фенриса обратиться за помощью к отрядному целителю ему не удалось. Никакого одержимого с его демоном и магией, нет, я в силах управиться с лириумной мерзостью сам, нет, сказано же тебе, нет и хватит.
Настаивать на своем Варрик пока не решался. Успокаивало хотя бы то, что Фенрис страдал не в одиночку, а под надзором.
У них возникали общие привычки. Связующие мелочи и фразочки, понятные и близкие только им. Порой, если не требовалось срочно бросать любые дела и сломя голову мчаться следом за Хоуком навстречу очередным неприятностям, они уходили бродить по Верхнему городу. Толкаясь среди горожан, заглядывая в лавки и прицениваясь к товарам, останавливаясь поболтать со встреченными знакомыми Варрика. На них косились — удивленно, озадаченно, негодующе — но пока никому не достало крепости яиц заявить в широко улыбающееся лицо дворфа, мол, нелюдям тут не рады. В конце концов, один самых богатых кварталов Верхнего города принадлежал гномской общине, а мессир Тетрас теперь стал видным ее представителем. И популярной творческой личностью, не стоит забывать об этом. Если мастеру Варрику взбрела в голову блажь обзавестись эльфийским компаньоном, кто ж ему судья и указчик? Знаете, в чем-то это даже изысканно и оригинально: таскать с собой не привычно смазливого и с рождения зашуганного эльфенка, но жутковатого мечника с цепким и подозрительным взглядом.
Нынешняя прогулка завела их на Торговую площадь. С нижнего яруса открывался шикарный вид на выцветшую пестроту порта, Цитадель и изломанную линию Большого канала. Позеленевшие от времени и соленой влаги Близнецы, укрыв лица в ладонях, вечно скорбели об утраченной свободе. Надрывно орали чайки, перекрикивая сквернословие портовых грузчиков и моряков. Баркасы рыбацкой артели маневрировали у входа в канал, готовясь выйти на ночной лов. Корабль под флагом Ривейна, весь в раззолоченных завитушках и всполохах хлопающих парусов, вместе с отливом медленно и важно удалялся от причала. Взмахивая черными крыльями, над гаванью кружили бакланы.
Легким движением Фенрис запрыгнул на широкий парапет. Уселся, небрежно привалившись спиной к колонне, согнув одну ногу в колене и вытянув другую. Сегодня эльф сменил неизменный двуручник на пару кинжалов. Пристегнутые к бедрам ножны сдержанно переливались чеканным серебром окантовки.
Варрик оперся локтями о перила, машинально прикинув, далеко ли лететь мимо скалистых уступов до мутно-зеленых волн. Выходило, что далековато — точно успеешь отчитать первые строфы Песни Прощания.
Вырубленные в черном граните лики древних забытых божеств в липких потеках птичьего дерьма злобно щерились на недостойных потомков. По растревоженной воде разбегались, оранжево дрожа и пронзительно сверкая, солнечные блики. Посреди бухты высились Казематы, молчаливые, угрюмые, неприступные, замкнутые в своих мрачных тайнах.
В маленькой полуподвальной лавочке напарники купили ломоть истекающего слезой кунарийского сыра, связку копченых колбасок и две оплетенные соломой бутылки наверняка поддельной «Розы Рован». Кисловатое вино слегка пощипывало язык и отдавало сливовым привкусом. После третьего глотка Варрик начал взирать на грязную, шумную гавань с легкой меланхолией. Признавая, что почти влюблен в свой вздорный, опасный и скверно управляемый город.