— В осуществлении благотворительной миссии. Которая поможет воскресшей из ферелденского небытия Лиандре Амелл пафосно вступить в здешнее высшее общество. С тобой и мной в качестве удивительного образца эльфийской предприимчивости и дворфской готовности сотрудничать с треклятыми шемленами. Что знаменует наступление в Киркволле новой прогрессивной эры и гарантирует нам пожизненную благодарность братьев Хоук.
— Варрик, стоп. Я ни хрена не понимаю.
— Создатель и вся благодать его, что здесь непонятного? — не выдержал гном. — Мы превратим твой вонючий особняк в благотворительную лечебницу. В приют для бедных брошенных ферелденских и киркволльских детишек, которые сейчас вынуждены побираться на улицах. В шанс для обитателей Катакомб, в предмет гордости и постоянной заботы леди Ли с ее высокородными богатенькими подружками. В твой законный дом и место, куда никакая сволочь не посмеет сунуться в поисках беглого эльфа. Заодно вытащим наконец Андерса из его обожаемой Клоаки, пусть займется полезным делом и спасает жизни в нормальной обстановке!..
Мастер Тетрас с размаху прикусил язык, ощутив во рту кислый медный привкус. Начало речи вышло неплохим, Фенрис слушал и почти не перебивал. Вот только рассказчик слишком увлекся звуком собственного голоса и поспешил. Надо было почаще упоминать Хоука с его проблемами, его матушку, к которой Фенрис вроде бы проникся сдержанной симпатией, и напирать на то, как ему, Варрику Тетрасу, позарез необходима дружеская помощь. Что ж, импровизируем и выкручиваемся.
— Все это время ты думал о том, как протащить одержимого в Верхний город, — эльф словно пробовал слова на вкус, и они были крайне мерзкими. — И уже готов открыть для него клинику. В моем доме.
— Эй, эй, не торопи события. Насчет Андерса я малость погорячился, — Варрик старался выглядеть искренне огорченным, но с каждым утекающим мгновением чувствовал себя все паршивее. — Ты ведь знаешь, меня порой заносит. Фенрис, ну прости болтливого засранца. Ну пожалуйста. Хорошо, любые деловые разговоры откладываются до лучших времен. Уверен, в твоих запасах отыщется сцеженная бутылочка магистерской крови для улучшения настроения... Так, ты хмуришься. Это меня пугает. Опять говорю что-то не то? Ну хочешь, останусь на ночь?
— Не хочу. In meam auris noli mingere [Не ссы мне в уши], гном, — с неожиданной горечью сказал Фенрис, рывком поднимаясь на ноги. — Уходи. Убирайся. Или торчи здесь, как пожелаешь.
— Поздравляю вас, мастер Тетрас, с первой семейной ссорой, — пробормотал Варрик, провожая взглядом стремительно удаляющуюся узкую спину, затянутую в черный доспех. — И ты сам его разозлил, умник хренов.
Грохнула с размаху захлопнутая дверь. Из-за створки приглушенно сверкнуло бело-синей вспышкой. Что ж, тема магии по-прежнему является для Фенриса крайне болезненной. Надо отдать ему должное, эльф сдерживал эмоции, пока не отошел на безопасное расстояние. Не попытался сходу вырвать чрезмерно говорливому дружку сердце. Ни разу не бросился любимым обвинением: «Ты мне не хозяин, не смей распоряжаться мной!». Не упомяни он Андерса, сейчас бы спокойно разъяснял эльфу, с чего стоит начать поиск необходимых документов. Они вернулись бы в особняк — наплевать, что проклятый дом выглядит как сущий некрополь с летучими мышами под потолком — отыскали комнату с более-менее приличной кроватью и занялись любовью. Неспешно, бережно и нежно, или яростно до боли и горько-сладостного самозабвения. Впервые где-то за пределами нумера люкс в «Висельнике».
Но нет, никакой тебе страстной ночи с красивым и непредсказуемым эльфом. Сиди в одиночестве в заброшенном саду, дрочи на догорающие в слюдяных лампах свечки. Охуеть романтично. Вот только гномы совершенно не созданы для романтики. Остается надеяться на здравый смысл остроухого. Проспится, обдумает услышанное, образумится. Прислушается к здравому смыслу и шелесту сотен прочитанных страниц. Согласится с тем, что мастер Тетрас кругом прав и дальше так продолжаться не может.
Главное, чтобы не засел, как случалось в прошлые эльфийские приступы самоуничижения и жестокой меланхолии, в подвале в обнимку с бутылками.
Фенрис не объявился ни на третий, ни на четвертый день, и Варрик потихоньку забеспокоился. Пока однажды после завершения дозора в Нижнем городе в таверну не заглянули стражники — Донник Бренниковик, Роско и Юстас. Покамест сотоварищи околачивались у стойки, трепались с Изабеллой и заказывали выпивку, Донник ловким маневром зажал гнома в угол. Грустно шевеля бакенбардами, потребовал ответа — за какие прегрешения Варрик, по сути своей добрейшей души дворф, решил увековечить в своем творчестве образ именно его, Донника? Столько лет он исправно тянул лямку честного служаки, а теперь ему не дают проходу ни в казармах, ни на улицах. Требуют, чтобы он раскрыл тайные устремления героев книги мастера Тетраса. Отпускают шуточки насчет неуставных отношений с капитаном Эндаллен. Выспрашивают, с кого из стражников написан Джевлан, правда ли, что прекрасная леди Мариэль злодейка, каких свет не видывал, и как это циничный наемный клинок умудрился втюриться в эльфа-бармена? А он ни сном, ни духом, кто все эти люди и нелюди. Только вчера купил выпуски первых глав «Трудной жизни», и теперь задается вопросом — почему не повезло именно ему? Почему, к примеру, не Роско? Тот и помоложе, и на морду лица посмазливей, и язык у него лучше подвешен.