— Ничего тебе Хоук не сделает, — тяжелые веки с густыми ресницами на миг опустились, притушив зеленое сияние. — Ему слишком интересно узнать, чем завершится «Трудная жизнь», и он не сможет обойтись без твоей поддержки и советов. Нет, я не пытаюсь что-то доказать ему или себе, или отомстить, или найти замену, или проучить, или какие там глупости обычно совершают страдающие герои в романах. Мы поцеловались пару раз, взаимно испугав друг друга — и остановились на этом.
— Пока остановились, — дотошно уточнил Варрик. — Ваше расплывчатое «пока» тянется уже месяца три. Удивительно, как у Хоука достало терпения не разнести тут все вдребезги пополам.
— Ты же сам сказал, какое несказанное удовольствие — созерцать чужие страдания. Особенно страдания Хоука.
— Ах, вот в чем дело. Старое доброе эльфийское коварство. Бессмысленное по сути своей, но беспощадное и мучительное, как зазубренная стрела в печенке.
— Оно самое.
Разница в росте удобно скрадывалась тем, что эльф сидел в кресле, а дверг стоял. Так Варрик даже оказался на полпальца выше, и Фенрису пришлось запрокинуть голову. Второй поцелуй тоже вышел смазанным и неловким, но в процессе Варрик осторожно отцепил настойчивые пальцы от звеньев многострадального украшения. Ощутив твердость мозолей на подушечках и шероховатость тонких перчаток-митенок орлесианского шелка. Фенрис носил их под латными перчатками, скрывая серебряные узоры на ладонях и запястьях.
(Только Создателю ведомо, сколько безумных пари было заключено в «Висельнике» в первый год их знакомства. Все из-за жутких и неотразимо притягательных эльфийских татуировок. Они взахлеб спорили о том, как выглядит лириумная роспись на коже Фенриса, как далеко уходит сплетение линий, кто первым увидит узор целиком — и останется в живых, чтобы похвастаться перед товарищами. Да, потом им было донельзя стыдно и неловко, но искусительная тяга к непознанному оказалась сильнее.
В итоге полностью татуировку первым разглядел Андерс, к которому они в панике притащили залитого кровью и переломанного в бою эльфа. Справедливо припечатав сотоварищей шайкой озабоченных идиотов, целитель выкинул их за дверь лечебницы. Всю долгую ночь они торчали в Клоаке, пили и страдали, клятвенно уверяя друг друга, что в жизни больше не станут заключать дурацких споров.
Через неделю оклемавшийся Фенрис явился в «Висельник» и сварливо потребовал выплаты долга. Обобрал присмиревших компаньонов без всякой жалости и заявил, что пожертвует деньги одержимому и его пациентам. Мол, тот единственный не вляпался в мерзкое пари касательно клейм на эльфьей заднице. Поубивать бы вас всех, придурков, да возиться неохота).
Крылось в неуклюжей и самой неуместной на памяти Варрика попытке соблазнения нечто умилительно завораживающее. К примеру, мягкое давление ладоней, беспокойно и нерешительно гладящих его по плечам. Давненько никто к нему не прикасался столь откровенным образом. Всем в Киркволле известно, что личная жизнь неотразимого мастера Тетраса не обсуждается. Она где-то есть, но какова она, сколько в ней побед и поражений — любопытной публики не касается. Довольствуйтесь романами.
Варрик поймал себя на том, что стоит, довольно прижмурившись и крепко упираясь обеими руками в высокую спинку кресла. Не размышляя о причинах и следствиях, не ведя мысленную хронику, но позволив утянуть себя в бездумное, изучающее соприкосновение губ. А еще Фенрис запустил пальцы ему в волосы, как раз под туго затянутый плетеным шнурком хвостик. Коварный, подлейший маневр. Очень трудно сохранять здравомыслие, когда ваш затылок вкрадчиво и многообещающе поглаживают. Осторожные поначалу поцелуи становились настойчивей, но слава яйцам, без попыток засунуть язык ему в рот. К подобному он как-то не готов. Во всяком случае, не готов вот прямо сейчас.