Фенрис чуть отодвинулся в сторону и произнес какую-то фразу.
— А? — переспросил Варрик. Малость затуманенный рассудок откатывался соображать, упрямо цепляясь за одну мысль — голос эльфа всегда так чарующе отзывался в ушах? Этот приятный мелодичный голос, необычно низкий для элвен.
— Дейн и Мьюриэль только притворяются влюбленными, — терпеливо повторил Фенрис. — На самом деле он работает на нее.
Варрик сморгнул, переваривая услышанное:
— Допустим.
— Они спланировали смерть Шеймуса и убрали его чужими руками, но чьими? Ради какой цели? Ведь не только затем, чтобы Мьюриэль завладела ключами от сундуков с золотом семьи Дюнвальд?
Возможность обсуждать проблемы вымышленных людей в промежутках между поцелуями — вот в чем, по мнению Варрика, таилось нечто воистину особенное. Невероятное. Возбуждающее похлеще самых искусных лобзаний. Вызывавшее ощущение пригоршни жгучих, болезненно покалывающих нервы мурашек, штормовой волной проскакавших сверху вниз по хребту.
Или у него просто заломило спину от неудобной позы?..
— Эм-м, Фенрис... как истинный джентльмен и творец с обостренным чувством драматичности момента, я обязан кое-что сказать. Если мы сейчас остановимся, я не обижусь. Это не похерит наши дружеские отношения и ни на каплю не изменит моего мнения о тебе к худшему.
— А если нет? — зеленые глаза смотрели строго и выжидающе. В низком ночном небе блеснуло ослепительно-белым заревом и раскатисто шандарахнуло.
— Тогда стоит перебраться в более удобное место, — предложил Варрик. — И я очень тебя прошу — не страдай молча. Дай знать, если что-то тебе не по нраву. Я пойму. Ну, постараюсь понять.
Вместо ответа Фенрис угловато вскинулся на ноги, поймал гнома за запястье и молча потянул за собой. Вдоль засыпанного черновиками длинного стола, мимо книжных стеллажей, приземистого верстака и оружейной стойки Бьянки. Мимо нарисованных в простенке фигур — геральдический мабари на задних лапах, саирабаз, воин кунари с огромным топором, рыцарь в золотом доспехе — к двойному арочному проему. Сквозь взмах тяжелых кожаных занавесей в разгоняемую единственным светильником полутьму. При тусклом освещении пепельно-смуглая кожа эльфа казалась совсем темной. Белые волосы и лириумные отметины на подбородке и открытом участке шеи сияли отливали нездоровым блеском.
Они не очень ловко завалились на низкую постель поверх набросанных пледов и покрывал. Фенрис охотно пошел в объятия, не возражал, когда с него стянули жилет из кожи везделаза с высоким воротником-стойкой, однако мягко пресек попытку распустить шнуровку на горловине рубашки.
Ладно, мысленно согласился Варрик. Раз таково условие, рубашка остается на месте. Изучать чужое тело сквозь плотную льняную ткань тоже занимательно. Осязая руками то, что прежде видел лишь глазами и о чем догадывался. В отличие от братцев Хоук, крупных амбалов с перекатывающимися мускулами юных бычков, Фенриса сплели из звенящих от напряжения лучных жил. Эльф был слишком твердым, с остро выступающими под кожей сочленениями костей, не хрупким, как большинство его соплеменников, но худощавым и гибким, наполненным скрытой силой. Его волосы на ощупь оказались густыми, жесткими и сухими, как солома. Когда Фенрис впервые вышел к ним в эльфинаже, переступая трупы охотников за рабами, бесцветные, кое-как обкорнанные пряди вызывающе торчали во все стороны. Потом Изабелла уговорила эльфа слегка отпустить и подровнять волосы, но неизменно закрывающая поллица челка осталась.
Как в дурном любовном романе, их неодолимо тянуло друг к другу. Вспыхнувшее притяжение не нуждалось в объяснениях и разумных обоснованиях, не было продиктовано похотью или нездоровым возбуждением. Оно было спокойным, естественным и требовательным — а потом трепещущее, волнительное чувство начало таять, просачиваться сквозь пальцы, грозя вот-вот оставить в одной постели двух смущенных и растерянных нелюдей. Потому что кто-то из них сделал что-то не так. Или не сделал. Или не сказал. Или не...