Он ждал так много лет, мог и ещё подождать… Но что, если деньги Терезины потому имели остаток, что это знак: будущее наступило, и пришло время исполнить старые обещания, вопреки мнению тех, кто не хотел в это верить?
Микуччио, хмуря брови, поднялся на ноги, словно утверждая себя в этом выводе; потом снова подул на ледяные руки и потопал ногами.
- Холодно? – спросил проходящий мимо камердинер. – В кухне будет теплее, пройди туда. Сразу станет лучше.
Микуччио не захотел последовать совету камердинера, который выглядел, как большой синьор, что смущало и раздражало Микуччио. Он вернулся на место и сел, погрузившись в тревожные мысли. Немного погодя громкий звонок заставил его вздрогнуть.
- Дорина! Синьора! – оповестил камердинер, на ходу поспешно и яростно влезая во фрак, и бросаясь к двери открывать; но видя, что Микуччио собрался следовать за ним, резко остановился и сказал:
- Ты останься здесь, сперва нужно о тебе доложить.
- Охи, охи, охи,.. – застонал сонный голос из-за занавеси; и вслед за ним оттуда, подтаскивая затёкшую ногу, появилась крупная приземистая женщина, не успевшая ещё продрать глаза и замотанная в шерстяной платок до самого носа, из-под которого торчали крашенные жёлтые волосы.
Микуччио рассматривал её. И она тоже с большим удивлением уставилась на чужое незнакомое лицо.
- Синьора, - напомнил Микуччио.
Дорина мгновенно опомнилась:
- Вот она я, вот она я, - пробормотала она, стаскивая платок и бросая его за занавеску, и со всем проворством, доступным этой тучной особе, устремилась ко входу.
Появление этой ведьмы и обращение с ним камердинера вызвали у подавленного Микуччио тягостные предчувствия. Он услышал срывающийся голос тётки Марты:
- Сюда, в зал! В зал, Дорина!
Камердинер и Дорина прошли мимо него, неся великолепные корзины цветов. Микуччио вытянул шею, чтобы заглянуть в глубину ярко освещённого зала, и увидел множество господ во фраках; смутно долетал до него гул их голосов. Его зрение и без того было затуманено от сильного волнения, так что он не заметил сам, как его глаза наполнились слезами: он закрыл их и сжался в этой наступившей темноте, сопротивляясь муке, которую вызвал в нём долгий пронзительный взрыв смеха. Терезина смеялась там, в зале.
Подавив крик, он открыл глаза снова и увидел перед собой – неузнаваемую, - тётку Марту в шляпке, выглядящей нелепо на её голове, и в богатой, придавившей её, мантилье из бархата.
- Как! Микуччио… ты здесь?
- Тётка Марта,.. – воскликнул Микуччио почти испуганно, разглядывая её.
- Как же так! – продолжала она расстроенно. – Без предупреждения? Где ты остановился? Когда ты приехал?.. Верно, этим вечером… О, Боже, Боже…
- Я приехал, чтобы,.. – Микуччио запнулся, не зная, что ещё сказать.
- Подожди! – прервала его тётка Марта. – Что же делать? Что же делать? Видишь, сколько людей, сынок мой? Это праздник в честь Терезины… Её вечер… Подожди, подожди немного здесь…
- Если Вы, - попытался сказать Микуччио, которому тоска сжимала горло, - если Вы считаете, что я должен уйти…
- Нет, подожди немного, что ты говоришь, - торопливо ответила добрая женщина, совершенно смешавшись.
- Хотя я, - добавил Микуччио, - не знал бы, куда идти в этом городе в такое время…
Тётка Марта остановила его, рукой в перчатке сделав жест, призывающий его подождать, и вошла в зал, имевший для Микуччио вид разверзшейся бездны; там сделалась тишина. Потом он услышал, ясно и отчётливо, следующие слова Терезины:
- Одну минуту, господа.
Взгляд его снова затуманился перед неизбежностью её появления. Но Терезина не появилась, и разговор в зале возобновился. Вместо этого, спустя несколько минут, которые показались ему бесконечными, вернулась тётка Марта - без шляпки, без накидки, без перчаток, - и менее растерянная.
- Подождём немного здесь, ты доволен? – спросила она. – Я останусь с тобой… Мы сейчас поужинаем. Побудем тут. Дорина накроет для нас этот столик, и поужинаем вместе, здесь, вспоминая хорошие времена, да?.. Мне это кажется нереальным – видеть тебя здесь, сыночек мой, здесь, так далеко… Там, пойми, большие синьоры… Она, бедняжка, не может ничего поделать… Карьера, ты понимаешь? Эх, что делается!.. Ты видел газеты? Большие дела, сын мой! Я как посреди бушующего моря всегда… Мне всё никак не верится, что я могу побыть здесь с тобой этим вечером.
И пожилая женщина инстинктивно говорила и говорила, чтобы не дать Микуччио времени думать, и, наконец, он улыбнулся, потёр руки, и взгляд его смягчился.
Дорина появилась, чтобы накрыть на стол с поспешностью, потому что там, в зале, уже уже начался ужин.
- На самом деле можно? – наконец, спросил Микуччио мрачно, голосом тоскливым и тревожным. - Я говорю, чтобы увидеть её хотя бы?
- Конечно, можно, - мгновенно ответила тётка Марта, заставляя себя преодолеть скованность. – Едва только выдастся свободная минутка, она уже сказала мне.
Они смотрели друг на друга, эти двое, и улыбались, будто, наконец, друг друга узнавая, будто сквозь неловкость и волнение их души нашли путь друг к другу и приветствовали друг друга посредством тех улыбок. «Вот тётка Марта», - говорили Микуччио его глаза. «Ты - Микуччио, мой дорогой, мой хороший сыночек, всё такой же, бедняга!» - говорили глаза тётке Марте. Но мгновение спустя пожилая женщина опустила взгляд, чтобы Микуччио не прочёл в нём остальное. Она снова потёрла руки и сказала:
- Может, поедим?
- Как же я проголодался! – воскликнул, повеселев, Микуччио.
- Это наказание просто: здесь я могу дать тебе фору, - добавила пожилая женщина, закатив глаза и перекрестившись с видом вредным и непослушным.
Появился камердинер чтобы подать им первое блюдо. Микуччио осторожно наблюдал, как тётка Марта протягивает тарелку за своей порцией. Но когда пришла очередь ему самому протянуть тарелку, он вспомнил, что руки у него грязные после долгого путешествия, покраснел и, смутившись, поднял глаза на камердинера, который отвесил ему лёгкий поклон и улыбнулся, как бы приглашая воспользоваться его услугами. К счастью, тётка Марта вывела его из затруднения.
- Сейчас, сейчас, Микуччио, я помогу тебе.
Если бы он мог расцеловать её в благодарность! Получив свою порцию, едва только камердинер удалился, он тоже с поспешностью перекрестился.
- Браво, сыночек! – сказала ему тётка Марта.
Микуччио почувствовал себя блаженно и принялся за еду так, будто не ел никогда в жизни своей, не думая больше ни о своих руках, ни о камердинере.
Однако каждый раз, как распахивались стеклянные двери зала, кто-нибудь входил или выходил, и его слуха достигала волна людских голосов или взрыв смеха, он прерывался и потом ловил сострадательный и ласковый взгляд старой женщины, будто ища у неё объяснения. Но там, в её глазах, он читал мольбу не требовать объяснений теперь, оставить объяснения на потом. И эти двое снова улыбались друг другу, и смирялись, и возвращались к еде и к разговорам о далеком родном крае, о друзьях и знакомых, о которых тётка Марта расспрашивала без конца.
- Не выпьешь? - спросила она.
Микуччио протянул руку за бутылкой, но в этот момент дверь в зал снова открылась; сопровождая торопливые шаги, зашелестел шёлк, и комната будто внезапно осветилась, почти ослепив его.
- Терезина…
Слова замерли у него на губах от изумления. Ах, что за королева!
С пылающим лицом, замутнёнными глазами, с открытым ртом он созерцал её. Никогда раньше она не была… такой! Обнажённая грудь, обнажённая спина, руки обнажённые… Вся в сверкании драгоценных камней и тканей… Она не выглядела, не выглядела больше как человек, который жил когда-то рядом… Что она говорит?.. Ни голос, ни глаза, ни смех: ничего больше нельзя было узнать в ней, в этой явившейся мечте.