- А ну пойдем, - произнесла она тоном, не допускающим возражений. Сид, опираясь руками о землю, встал, никак не беря в толк, чего она от него хочет. Таня уже волокла его за собой в сторону деревни, где еще сегодня утром его настигла буйная компания. Но - странное дело! - теперь, рядом со "странной девчонкой" Сид уже совсем не ощущал того страха, который он обычно испытывал, когда помимо воли шел в деревню. Безо всяких препятствий они миновали развилку. Когда Сид мельком взглянул на дуб с веревкой, по-прежнему болтавшейся на его ветке, внутри у него все помутилось, перед глазами бешено замелькали разноцветные круги. Усилием воли он подавил в себе внутренний страх и поднял глаза на Таню. И, как только он увидел ее веселое возбужденное лицо, сияющие какой-то недетской радостью глаза, две темные косички, хлещущие ее по шее и щекам, он почему-то почувствовал тепло внутри, и все страхи мгновенно исчезли.
Деревня была погружена во мрак. Кое-где в домах, правда, желтели прямоугольники незанавешанных окон, и Сиду становилось грустно, когда он случайно взглядывал на них. Все-таки там внутри уютно, спокойно, не нужно никуда нестись вприпрыжку. Вся семья небось собралась у очага, дедушка в кресле-качалке читает газету, дети возятся на ковре со своими играми, мать и отец тоже заняты каждый своим делом. Сид часто видел такое на цветных картинках в книжках и недоумевал, почему у них дома никогда не бывает так. Но даже здесь, в прохладном сумраке, вдали от дома, от родных людей, посреди чужого и враждебного ему мира, но рядом с почти незнакомой девочкой он чувствовал какое-то непонятное ему головокружительное чувство, когда хотелось творить безумные вещи. И, когда они остановились возле крайнего дома, у него прямо захватило дух от волнения и все внутри похолодело.
Это был единственный необитаемый во всей деревне дом. Хозяева покинули его задолго до того, как Виктор и его семья поселились на Северном холме. С тех пор дом стал как будто бы проклятым - никто не желал поселяться в нем. Даже сносить его не стали, словно бы боясь потревожить обитающих там злых духов. Дом совсем обветшал, сквозь щели в стенах видно было все внутреннее убранство, лужайка вокруг дома сплошь поросла густой травой и чертополохом, забор наклонился чуть не до земли. Дом и в самом деле выглядел страшным. Но Таня без колебаний перелезла через забор и ожидающим взглядом смотрела на Сида. Тот, неуклюже волоча короткую ногу, перебрался вслед за ней. Видя, что он колеблется, девочка снова схватила его за руку и повела за собой.
Внутри дом оказался совсем не таким страшным, каким казался снаружи. Лунный свет, лившийся сквозь щели в стенах, освещал комнату, посреди которой были беспорядочно свалены старые вещи: стулья, кресла, пустые ящики, посуда. На обшарпанных стенах висело несколько старых картин. С чердака доносилось глухое воркованье пригревшихся на ночь голубей. Таня присела на корточки и стала рыться в куче мусора. Сид недоуменно глядел на нее. Вдруг она с победным видом выпрямилась, и Сид увидел у нее в руке длинный острый гвоздь. Шляпка его проржавела, но острие сверкало будто новое. Таня быстро обтерла его рукавом платья, а затем пальцем поманила Сида к себе. Он неуверенно присел рядом с ней. Она взяла его правую руку, поднесла ладонь поближе к глазам и нацелила острие гвоздя на его кожу.
- Ты что делаешь? Не надо! - он в испуге отдернул руку. Она укоризненно посмотрела на него.
- Дурачок, я же тебе ничего такого не сделаю. Ну подумаешь - вырежу на ладони всего одну букву. Давай-давай, не бойся, - она поймала его руку и снова поднесла гвоздь к ладони, но Сид задергался, как уж на раскаленной сковороде и вновь вырвал руку. Таня устало опустила руки и вздохнула.
- Послушай, - заговорила она, - я всего лишь хочу, чтобы мы вырезали друг у друга на ладони первые буквы своих имен. Я вырежу на твоей руке "N", а ты на моей "S", хорошо? Это займет совсем немного времени, ты даже боль почти не почувствуешь.
- А зачем? - удивился Сид.
- Ну не знаю, - пожала она плечами. - Я читала в книжках, что так иногда делают. Ну вроде те люди, которые влюбляются, оставляют метку о себе на ладони своего возлюбленного, чтобы всегда друг о друге помнить. Ну да, мы еще дети, нам рано влюбляться, но это будет как бы понарошку, как игра, согласен? И потом, мы наверно теперь долго не увидимся, так будем хоть помнить друг о друге. Давай, это же совсем быстро - всего три штриха по коже. Ну, хочешь, сам сначала нарисуй букву "S" у меня на ладони - это ведь дольше.
- А почему ты хочешь вырезать "N"? Ты же ведь Таня, значит, должно быть "T"? - снова удивился Сид.
По лицу девочки скользнула ехидная усмешка.
- Ага, хочешь отделаться только двумя черточками? - слегка обиженно произнесла она. - На самом деле мне имя "Ненси" нравится куда больше чем свое. Да и выглядеть так будет романтичнее - совсем как "Сид и Ненси", понимаешь?
Сид покачал головой.
- Ну ладно, давай быстрее, а то луна сейчас совсем скроется и будет неинтересно, - Таня обеспокоенно смотрела в распахнутую дверь дома, за которой лунный свет начинал потихоньку гаснуть. - Такие вещи нужно делать именно при свете полной луны. Ну давай же, быстрее!
Видя, что мальчик по-прежнему медлит, она быстро схватила его руку, повернула к себе ладонь и начертила на ней острием букву "N". Сид ощутил боль уже после того, как она отняла гвоздь от ладони.
- Ну вот, видишь, как все просто, - улыбнулась ему Таня. - А теперь ты давай, только быстрее.
Она протянула ему свою руку. Сид уже без боязни взял ее и вырезал кривую букву "S" на ладони. Таня лишь слегка морщилась во время операции, но, когда Сид закончил, она взглянула на ярко-красную отметину и блаженно улыбнулась. И в тот же момент лунный свет погас и за стеной что-то глухо завыло. Ставни окон закачались, с потолка посыпалась штукатурка. Сид испуганно придвинулся ближе к Тане. Она же только засмеялась.
- Ты же сам мне говорил, что нет никаких оборотней и призраков. Не бойся, это просто ветер.
Глава 5.
Энди.
Никогда еще Сиду не случалось быть в таком возбужденном состоянии. Он испытывал какой-то особый, щемящий сердце и волнующий душу восторг и сам не мог выяснить его причину. Он понимал, что никакой любви, а тем более симпатии к этой "странной девчонке" он не мог испытывать. В конце концов, кто он и кто она такая? Он несчастный инвалид, всю свою короткую жизнь проживший с отцом в Доме Отщепенца, ничего еще не знающий об этом ужасном и неприветливом мире. А она? Столько всего знает, столько всего видела! К тому же она его пусть дальняя, но все-таки родственница, а какая может быть любовь к сестре, кроме родственной? Но почему их так непонятно тянет друг к другу? Он это явно чувствовал на обратной дороге к дому. К тому времени над деревней сгустилась кромешная тьма, и найти дорогу можно было лишь по светящимся окнам в доме на холме. Поэтому Сид и не видел Таню. Они шли уже порознь, она чуть впереди, и он не мог различить даже ее силуэта. Но он все равно слышал ее прерывистое, возбужденное дыхание, и от этого его сердце начинало стучать сильнее. Она ничего не говорила, и Сида это радовало. Спроси она его в тот момент хоть о чем-нибудь, он не смог бы ответить: в горле у него словно застрял невидимый ком.
А когда они поднялись на вершину холма и подошли к веранде дома, она вдруг куда-то резко исчезла, словно и не шла с ним всю дорогу от заброшенного дома. Он поглядел вокруг, но она будто бы растворилась в непроглядном сумраке вокруг, исчезла, словно никогда ее не было. Он вздохнул и поплелся на веранду. Там за столиком еще сидели тетя Мэгги и бабушка Данни. Тетушка, захмелевшая от домашней наливки, что-то болтала вялым языком про выборы в Конгресс и про беспорядки в Восточной Европе, а бабушка дремала, подперев щеку ладонью. Аня и отец, по-видимому, ушли к себе. Сид, понемногу успокоившийся, устало поднялся по лестнице в мансарду, рассчитывая лечь на кровать и поскорее заснуть. Он заметил, что дверь в его комнату неплотно притворена и внутри горит свет. Немного удивившись, он отворил дверь и застыл на пороге.