| Окруженный учениками, он странствует по земле, возвещая свое учение - нищий, не имеющий ни дома, ни жены, в желтой одеянии аскета, но с ясным челом, блаженный. И брахманы и князья склоняются пред ним и становятся его учениками. |
| This myth, this rumour, this legend resounded, its fragrants rose up, here and there; in the towns, the Brahmans spoke of it and in the forest, the Samanas; again and again, the name of Gotama, the Buddha reached the ears of the young men, with good and with bad talk, with praise and with defamation. |
Эта молва, этот слух, эта сказка то и дело возникали вновь, звучали то здесь, то там. В городах об этом говорили брахманы, в лесу саманы. Снова и снова имя Гаутамы-Будды доходило до юношей, поминаемое то добром, то злом, сопровождаемое то славословиями, то хулой. |
| It was as if the plague had broken out in a country and news had been spreading around that in one or another place there was a man, a wise man, a knowledgeable one, whose word and breath was enough to heal everyone who had been infected with the pestilence, and as such news would go through the land and everyone would talk about it, many would believe, many would doubt, but many would get on their way as soon as possible, to seek the wise man, the helper, just like this this myth ran through the land, that fragrant myth of Gotama, the Buddha, the wise man of the family of Sakya. |
Подобно тому, как в стране, опустошаемой чумой, когда возникает слух, что там-то и там-то находится человек, мудрец ученый, который одним только словом или дуновением уст своих в состоянии излечить всякого заболевшего чумой -слух этот быстро разносится повсюду, все говорят о нем: одни с верой, другие с сомнением, третьи тотчас же пускаются в путь, чтобы разыскать этого мудреца, этого спасителя, - так точно пронеслась по стране эта благоуханная молва о Гаутаме-Будде, мудреце из рода Шакья. |
| He possessed, so the believers said, the highest enlightenment, he remembered his previous lives, he had reached the nirvana and never returned into the cycle, was never again submerged in the murky river of physical forms. |
Этот Будда, по словам верующих, обладал высшим знанием, он сохранил память о своих прежних существованиях, он достиг Нирваны и никогда больше не должен будет вернуться в круговорот, никогда не погрузится вновь в мутный поток перевоплощений. |
| Many wonderful and unbelievable things were reported of him, he had performed miracles, had overcome the devil, had spoken to the gods. |
Много чудного и невероятного рассказывалось о нем - будто он творит чудеса, будто он поборол дьявола и беседует с богами. |
| But his enemies and disbelievers said, this Gotama was a vain seducer, he would spent his days in luxury, scorned the offerings, was without learning, and knew neither exercises nor self-castigation. |
Враги же и неверующие говорили, что этот Г аутама - тщеславный совратитель, что он проводит свои дни в излишествах, презирает жертвоприношения, что он не обладает никакой ученостью, не признает подвижничества и истязания плоти. |
| The myth of Buddha sounded sweet. The scent of magic flowed from these reports. |
Дивно звучала молва о Будде, какими-то чарами веяло от рассказов о нем. |
| After all, the world was sick, life was hard to bear-and behold, here a source seemed to spring forth, here a messenger seemed to call out, comforting, mild, full of noble promises. |
Ведь мир в самом деле страдал недугом. Тяжелым бременем была жизнь, а тут, в этой молве, словно забил целебный родник, зазвучала благая весть, полная утешений и высоких обетовании. |
| Everywhere where the rumour of Buddha was heard, everywhere in the lands of India, the young men listened up, felt a longing, felt hope, and among the Brahmans' sons of the towns and villages every pilgrim and stranger was welcome, when he brought news of him, the exalted one, the Sakyamuni. |
Везде, куда только проникал слух о Будде, во всех странах Индии юноши приходили в возбуждение, сердца их наполнялись томлением и надеждой. В городах и селах сыновья брахманов радушно принимали всякого странника и пришельца, если он приносил какую-нибудь весть о нем, о Возвышенном, о Шакьямуни. |
| The myth had also reached the Samanas in the forest, and also Siddhartha, and also Govinda, slowly, drop by drop, every drop laden with hope, every drop laden with doubt. |
И к саманам в лесу, к Сиддхартхе и Говинде, проникла эта весть, - проникала медленно, по капле, но каждая капля была чревата надеждой, каждая капля была чревата сомнением. |
| They rarely talked about it, because the oldest one of the Samanas did not like this myth. |
Между собой оба друга мало говорили об этом, так как старейший из саман относился неприязненно к этой молве. |
| He had heard that this alleged Buddha used to be an ascetic before and had lived in the forest, but had then turned back to luxury and worldly pleasures, and he had no high opinion of this Gotama. |
Он слышал, что этот якобы Будда раньше был аскетом и жил в лесу, но потом вернулся к мирской жизни и наслаждениям, и это внушило ему дурное мнение о Гаутаме. |
| "Oh Siddhartha," Govinda spoke one day to his friend. |
- О Сиддхартха, - сказал однажды Г овинда своему другу, - я сегодня был в деревне, и один брахман предложил мне войти к нему в дом. |
| "Today, I was in the village, and a Brahman invited me into his house, and in his house, there was the son of a Brahman from Magadha, who has seen the Buddha with his own eyes and has heard him teach. |
Там оказался сын брахмана из Магадхи, который видел Будду собственными глазами и слышал его проповедь.
|