– Ну папа…
– Сейчас же, – скомандовал Харрисон.
Дети снова залезли в лифт, который начал медленно спускаться. Однако, едва они достигли нижнего этажа, Сэм нажал на кнопку, и лифт снова поехал вверх.
– Сэмюэл! – Харрисон в ярости обернулся ко мне, словно это я нажала кнопку: – Сделай что-нибудь!
– И что я, по-твоему, должна сделать?
– Это я виновата, – поспешила вмешаться Элиз. – Показала детям, как пользоваться этой дурацкой штукой…
– Вы тут ни при чем, – поправил ее Харрисон, давая выход раздражению, копившемуся весь вечер. – Они знают, что Джоди им что угодно простит, поэтому мне приходится настаивать на дисциплине.
Он бросился вверх по лестнице, прежде чем я успела ответить.
Элиз наклонилась ко мне.
– Нелегко быть мужем идеальной жены, – тихо произнесла она.
Мне захотелось ее обнять.
– Спасибо, – прошептала я. – Спасибо за все.
– Не за что, – отозвалась сиделка.
Только по пути домой я воспроизвела в памяти события вечера: чудесный домашний ужин, присутствие мамы за столом, ее ужасный приступ, последующее спокойствие Элиз и ее утешающие слова; легкость, с которой она взяла ситуацию под контроль. «Нет, Вик, – сказала она отцу. – Оставайтесь здесь, с семьей. Я помогу Одри».
Я рассеянно подумала, когда это они успели превратиться из мистера и миссис Дандас в Вика и Одри, но легко приняла перемену. Зачем настаивать на неудобных и ненужных формальностях? Я была в восторге, что дела идут так хорошо и всех все устраивает.
Но теперь я гадаю, не был ли это тот самый момент.
Смещение акцента, изменение тона.
Момент, когда все перевернулось.
Глава 9
Еще не обсохнув после душа, я сидела на кровати: голова наклонена к груди под неестественным углом, руки бессильно лежат ладонями вверх на полотенце, обернутом вокруг тела, а босые ноги неподвижны и бесполезны, как два пенька.
Не двигая головой, я покосилась на радиочасы на прикроватной тумбочке, отметив, что сижу в такой неудобной позе уже без малого двадцать минут. Все тело болело. «Еще десять минут, – сказала я себе. – Посмотрим, продержишься ли ты еще десять минут».
– Чем это ты занимаешься? – спросил Харрисон, стоя в дверях.
От неожиданности я вздрогнула, вскинула руки и подняла голову. Полотенце съехало на талию.
– Ты меня напугал, – проворчала я, подтягивая ткань обратно, чтобы прикрыть голую грудь.
– Что ты делаешь? – снова спросил он.
– Задумалась, – ответила я, пожав плечами.
Ложь. Но проще было соврать, чем сказать правду. Звучало не так безумно. На самом деле я пыталась представить себя на месте мамы, понять, каково это – быть запертой в собственном теле, скрученной, словно кусок папье-маше, оставаясь неподвижной целыми часами, и так все время.
Весь день. Каждый день.
Год за годом.
Я не продержалась и получаса.
– Тебе не кажется, что пора готовиться? Они будут меньше чем через час.
Я заставила себя встать. С мокрых волос на плечи закапала вода.
– Что наденешь? – неожиданно спросил муж.
– Что?
– Что ты собираешься надеть? – перефразировал он вопрос.
– Пока не думала, – честно призналась я. – Может, то платье в оранжево-белую клетку, которое я купила в прошлом месяце?
Харрисон скорчил гримасу, словно унюхал неприятный душок.
– Нет. Его не надевай. Лучше… не знаю, что-нибудь… посвежее.
– Свежее, чем прошлый месяц?
– Ты понимаешь, о чем я. Что-нибудь более модное, более… в теме.
«В какой теме?» – захотелось съязвить мне.
– Как насчет белых брюк и яркого верха? – спросила я вместо этого.
– А какой верх?
Он серьезно?
– Может, винтажная футболка «Роллинг Стоунз», которая с огромным языком? Это достаточно «в теме»?
– Пожалуй, подойдет, – протянул Харрисон, приняв мой вопрос за чистую монету. – И, может быть, сделаешь что-нибудь с прической?
– Я только что из душа, – напомнила я. – Волосы еще не высохли.
– Ага. Значит, у тебя мало времени.
– Я постараюсь.
– Ты купила соус барбекю, как я просил?
– Стоит в шкафу.
– Ладно. Хорошо. – Харрисон развернулся к двери.
– Не стоит благодарности, – буркнула я.
Он остановился.
– Извини. Спасибо.
– Да не за что, – ответила я, надеясь на ответную улыбку.
Вместо этого Харрисон глянул на часы и сказал:
– Тик-так!
Ученики мужа прибыли ровно к шести: все двенадцать человек явились с разницей всего в несколько минут, словно ехали на одном автобусе. Не знаю почему, но меня это всегда удивляло. Последние четыре года Харрисон устраивал ужин-барбекю для новых учеников в первую субботу занятий, и каждый год дюжина радостных лиц появлялась на нашем пороге одновременно: кто с цветами, кто с конфетами, кто просто с широко открытыми от благоговения и радости глазами при виде красавца-учителя.