Локтями влезши в железный стол,Потеешь и трешь в нём плешины.В воде серебрятся ожившие толпы,Играют, смешны и смешаны.
1929
26. Баллада
К северу держит капитан,Львы ниспадают в танцах.В то утро ветер разнес туманИ чёрт принес испанцев.
Сто сорок весел сыплет дождь,Вздуваясь, лоснятся рожи.Испанцы лезут на абордаж,Британцы хотят того же.
Крючок; у кливера острый нюх,Испанская галера повернула к английской.Борта трещат от оплеух,В воде роятся искры.
Людей бросают друг на другаДрогнувшие палубы,Взрывает пену немая руганьИ пузырятся жалобы.
Они, кипя, венчают веруВ спасительного бога,А галеры трутся друг о друга,Как два подпивших друга.
Теснят англичан и валят,Вбивают в щели, как паклю.Сэр Герберт яростью налит,Сулит недобитым петлю.
Обидно быть побитым,Но, провидя участь армады,Он, кляня испанцев, грозит им:«Мы еще вам покажем, гады!»
1929
27–29
I. «Впотьмах еще мигнул трухлявый пень…»
Впотьмах еще мигнул трухлявый пень,И затенькал звон, и оседала пена.Дождем взрывало первые ступени,И стены в нём тонули постепенно.
Скрипел комар за зеркалом. Вскипев,Шипел и вторил самовар дождю.Нам чудилось, что вечер налетевшийКуда-то осыпается, как дюна.
И я заснул не сразу, и пред темКак плюхнулся в припухшую подушку,Ко мне пришла нечаянная темка,И я смотрел и с удивленьем слушал.
Она вилась и липла у стола,И лампа расплывалась лунным кругом.В стекле была сплывавшая смолаИ ветер, припирающий упруго.
Пугая нас, стекала с потолка,Потемки процарапывая сажей,Вбиваясь в поры, медленно, как копоть,Припаиваясь, как металл на стуже.
Темнотою осветила ходы,Несла через глубокие заборы,Она пришла, чтоб с корнем вырвать садИ вырыть недвусмысленные дыры.
И, наполняя ледяной озноб,Раздвинула минутные пределы —Таким неотвратимым образомНачало намечается до дела.
II. «Когда, придя к столу, я сел и стал…»
Когда, придя к столу, я сел и сталРазламывать печенье или корку,Я разобрал, что сломлен и устал,А масло пахнет жестью и прогоркло.
И, досидевши до конца и встав,Накинулся на лестницу и елеДошел до верху, быстро отпер ставни.Тогда-то мы очухались и сели.
III. «Дождь был один. Интимно рассказал…»
Дождь был один. Интимно рассказал,Что он – большая серая собака.Я тер лицо и липшие глаза,Стеснявшиеся морщиться и плакать.
Обструги досок, бледный керосин,Колеблемое пламя керосина,Опять окно и сонная косынка,Измятая и пахнущая псиной.
И жирный шум льняных и грустных струй,В кустах речной, в окне простоволосый.И ломкость рук, – мы ели землянику,И озеро, – мы расплетали косы.
6 июля 1929
Луга – Ленинград. Загородный, 16
30. Одесса
Вечер высчитал – ночь через час.Точно. Был он.Свет сочившийся погас.Наступил сон.
Хрип, и ветер, и треск свай,Череда волн.Жесть выхлестывала лай,Звон бил мол.
Волны с ревом в степь несутВ шерсти белый дым.Камни рокочут – крабы в тазуЧерные из воды.
Сломлен у мидий острый край,Погреб – бочки – сыр.На базаре лают псы.Бьют часы. Ночь.
15 июля 1929
Загородный, 16
31. Весна («Окна и люди, – серые на желтом…»)
Окна и люди – серые на желтом.Люди и мыши – хвостики улыбокМечутся по улицам, а улицы расколотыСталью – это лужи, глубиной до неба.
В каждом желтом двореСиняя весна.В каждом синем окнеВеселится примус.На гудящем огнеВарится горох.Под котами во двореПыльные диваны.К одному бежит гречёнок,Подбежал и наплевал.А коты, сощурясьНа весенний день,Прыгнули с дивановВ голубую тень.В погребе у норок,В писке темнотыЖдут мышей тишайшиеЧерные коты.
29 марта 1930
Загородный, 16
32. Дворик на Канатном
У солнца лучик-хвостик,Горячий, как укол.Внизу цветет известка,Но влажен желтый двор.