Она планировала, что бомбардировка потерпит неудачу, или как справиться с повреждением метлы, или если противник нашел бы способ выцеливать их в воздухе, и всё остальное. Но этого было недостаточно. Вся первая линия её отряда была выведена из строя в первом же столкновении (хотя и без нанесения необратимого вреда), потому что магия мётел была нейтрализована, а их защитные сети не сработали. «Недостаточно параноидально», – пробормотала она с раздражением. Аластор будет разочарован.
Гермиона вырвала палочку из кобуры и приготовилась. Она ожидала, что дементоры явятся к ней. Это не вызывало напряжения, поскольку казалось естественным течением событий. Я здесь. Я жду.
Придите и схватите меня.
Перед ней, через пробитый камень, медленно появлялись две чёрные нечёткие формы. Они были голодными, злыми и неправильными, эти раны мира, одетые в обветшалые плащи. Они были её величайшим врагом, и нигде в мире у них не было возможности скрыться от неё. Она будет преследовать их, если только они не схватят её сейчас. Гермиона сделала эту мысль своим оружием, и если бы кто-то наблюдал за ней в это время, например, Хеори и Джесси (которые летали по широкой окружности вне пределов крепости, ожидая появления зелёных искр, чтобы вызволить пленников), этот человек увидел бы огромную радость в глазах Гермионы. За последние восемь лет она дважды умирала, и она сделала смерть своим главным врагом.
Она подняла палочку и открыла рот, чтобы произнести заклинание.
И затем её мир объяло пламенем.
Она не была уверена, что произошло. Какой-то всё ещё мыслящей частью разума она осознала, что солдаты, которые охраняли дементоров в Гёреме, должны были переместиться с портключами на поверхность как только их подопечные сбежали, и что они обрушили на неё какие-то огненные чары. Но эта мысль осталась за пределами её разума в тот момент, потому что ужасный жар начал сжигать её лицо. Огонь, что мог причинить ей боль достаточно быстро, чтобы вывести её из строя. Огонь, который когда-то уже убивал её. Она вскрикнула, когда её плоть запылала.
Дементоры уже были рядом, и она чувствовала их присутствие, словно разливающееся пятно ненависти, которое насыщало её, даже когда пламя полыхало вокруг и пожирало её. Они были достаточно близко и их было достаточно много, чтобы их присутствие начало поглощать её. Прикосновение их зла было похоже на отчаяние, и оно шептало в её разуме и высасывало силы.
Гермиона упала на колени, смутно понимая, что снова умирает. Эта мысль набросилась на неё, как будто у нее были чёрные-чёрные крылья, бьющие вниз и вдавливающие её в землю.
Она будет гореть, и она умрёт.
Она будет гореть, и она умрёт.
Она будет гореть, и она умрёт.
Но…
Но есть то, что должно быть сделано.
Она была в огне, и дементоры пожирали её, и солдаты убивали её, но есть то, что должно быть сделано.
Гермиона поднялась на ноги, пошатываясь. Значительным усилием воли она отстранилась от ненависти, которая высасывала её душу. Бросив ей вызов, она втянула воздух горящим горлом, а затем снова подняла палочку и закричала заклинание через боль и дым. Её голос был нечеловечески силен, пылая страстью и огнем.
– Экспекто патронум!
Жар кружился вокруг неё, потрескивая в волосах и превращая её мантию в пепел вокруг неё. Она игнорировала пламя, хотя кожа на шее и руках покраснела, потрескалась и обуглилась. Она игнорировала солдат, которые заливали её огнем. Её мир сузился до её палочкой и её заклинания.
И теперь Каппадокия узнала, почему её называют Богиней.
Белый свет, исходящий из её палочки, породил не туман и не серебряное животное. Это не было даже очертаниями серебряного человека, хотя никто из свидетелей и не мог этого ожидать.
Патронус Гермионы был полуденным ревом солнца в зените. Он был сиянием, не поддающимся измерению и описанию. В его могуществе она была неотвратимой и божественной.
Едва видимые сквозь зажмуренные глаза наблюдавших это, сорок дементоров содрогнулись.
Их материя взметнулась, как от сильного ветра, их чёрные плащи разрывались в клочья и нити, и они и их отчаяние перестали существовать, задутые, словно свечи.
Гермиона опустила палочку.
Пламя исчезло, её мантия тлела на ней и распадалась пепельными лоскутами вокруг неё. Ее тело полностью состояло из боли, но она была временной и уже начинала исчезать. Боль уходила из её сознания медленнее, чем до этого [17], но тем не менее обугленная плоть обтягивалась кожей и восстанавливала себя. Она убрала медальон с шеи и освободила цепь, чтобы часть золотисто-зелёных украшений случайно не вросла в заживляющуюся рану. Затем она подняла палочку, чтобы послать красные искры – оставались заключённые, которых нужно было спасти, – и окинула глазами окрестности. Кто её сжигал?