И не дай Бог, чтобы у вас случился запор!
Вот только не подумайте, что все эти подробности рассказываю вам развлечения ради. Просто я хочу, чтобы вы поняли одну очевидную вещь – для нищего, живущего в большом городе, одинаково сложно как найти еду, так и испражниться, и еще следует учесть, что голод как-то можно перетерпеть, но если ты долго не срешь, то… твой кишечник может лопнуть.
Как насчет стыда?
Очень часто я просыпаюсь в холодном поту от ужаса, потому что мне приснилось, будто я сижу на корточках посреди улицы, а прохожие вокруг смотрят на меня с досадой и отвращением, а некоторые ещё и ругаются.
Помню, однажды я отравился, съев что-то подгнившее из помойного бачка, и ужасно мучился животом, ну и понос, конечно, был, и какой-то тип, проходя мимо, расстегнул ширинку начал поливать меня, пока я сидел на корточках.
Мне тогда еще не исполнилось и шести лет. Меня лихорадило, холодный пот лил ручьем, и, насколько помню, ещё и кровь сочилась из ануса, а эта сволочь мочился мне на лицо и при этом еще насмехался.
Что, уже не улыбаетесь?
Уже не кажется это смешным?
Не стоит беспокоиться, потому что вдруг, откуда ни возьми, выскочил Рамиро с палкой в руках и нанес этому кретину такой удар по концу, что тот, наверное, до сих пор орет как резанный, когда дотрагивается до него.
Для меня Рамиро стал больше чем брат.
Насколько мне известно, никогда у меня не было никаких родственников и, уж конечно, братьев, но, как мне кажется, брат – это не только тот, с кем у тебя одни и те же родители, но и с кем ты можешь разделить и радость, и печаль.
Ну, у нас с Рамиро никогда не было родителей, и уж тем более каких-либо радостей, одни лишь несчастья и горести. И, может быть, поэтому мы с ним чувствовали определенное душевное родство, а может быть и большее, чем чувствуют братья по отношению друг к другу.
Один нож, одно одеяло да оловянный котелок – это, пожалуй, было, всё наше имущество и нам этого, в некотором смысле, вполне хватало, особенно когда находилось что-то, что можно было положить на дно котелка или отрезать ножом, или сухой уголок, где можно было, сжавшись в комочек, согреться под одеялом.
Вообще, Рамиро говорил мало и я соврал бы, если сказал, что мы рассказывали друг другу о своих мечтах, планах на будущее, потому что, если уж быть совсем откровенным, мы об этом никогда и не думал и не знали, что это значит.
Максимум что нам приходило на ум – это вообразить будто мы сидим за столиком в одном из тех роскошных ресторанов и объедаемся до полного изнеможения разными горячими штуками, вкус которых мы знали по объедкам, которые находили в помойных баках на заднем дворе, куда заглядывали глубокой ночью, но… справедливости ради стоит отметить – к подобному мы прибегали лишь в крайне редких случаях.
Бывали, однако, дни когда дождь лил стеной и, казалось, что огромная рука выжимает облака, будто лимон, вот тогда чувство голода обострялось невероятным образом, потому что в такое время все прохожие спешили укрыться в подъездах и никто не хотел задерживаться по такому пустяку, как опустить руку в карман и кинуть нам несколько монет.
Окна в автомобилях закрывались, и самое большое, что ты мог получить, стоя на краю тротуара – это поток грязной воды, когда проезжающий мимо автобус окатит тебя с головы до ног.
От этого холода ты начинаешь весь дрожать, и при этом голод усиливается еще больше.
Те дни, когда шёл дождь, были самыми тяжелыми. Очень тяжелыми.
Приходилось спать в мокрой одежде, а на следующий день всё тело так и ломило. И когда ты просыпался, в каком-нибудь уголке, сухом, защищенном от ветра, и слышал, как дождь продолжает шуметь снаружи, то внутри возникало такое невероятное чувство тоски, что легче было умереть, чем выйти на улицу, навстречу новому дню.
Однако мысль о самоубийстве никогда не приходила мне в голову.
Ни мне, ни какому-нибудь другому пацану, с кем я был знаком в те дни.
Достаточно было того, что голод и холод постоянно хотели добить нас. Так зачем же облегчать им работу? Пусть постараются, пусть потрудятся.
Опыт показал, что чем тяжелее жизнь, чем больше ты бьешься за неё, тем меньше желаний возникает потерять её, особенно, как это было в моём случае, когда и не знаешь другой, лучшей доли.