- Какой ужас, - Даниель был шокирован её рассказом. – Я знаю, что Штаб оберегает свою секретность, но такое… Это слишком бесчеловечно, я обязательно расскажу об этом мистеру Розетти.
- Видимо, мне повезло меньше, чем другим? – снова невесело усмехается Паула. – В любом случае, не завидую тем, у кого ещё остались там друзья. Здесь, видимо, принято общаться и дружить только с себе подобными, избранными воинами, а жизнь обычных людей ничего не значит. Нет уж, спасибо, я не собираюсь заводить здесь друзей. Но и сбежать не попробую, чтобы меня тоже пристрелили, как собаку. Это место – самая настоящая тюрьма. Извини, но я хочу побыть одна. Можешь меня оставить?
Даниель лишь слабо кивнул головой, не придумав ничего в оправдание этому жестокому поступку, и покинул чужую комнату в глубокой задумчивости.
- Ну как там дела на твоём этаже, коллега? Всё спокойно? Как ни крути, а именно наши два региона сейчас должны находиться под особым надзором, - глядя инспекторским взглядом из-под круглых очков, Рауль, комендант европейской группы, обращается к Пьеру Розетти, который сидел напротив него с другой стороны круглого стола. Рядом с ними на диване сидели Рекс Лексус и Джереми Винтерштейн, учителя бойцов, но не участвовали в разговоре. Отдельно в креслах напротив друг друга сидели ещё две женщины: крепкая красноволосая девушка, учитель южноамериканской группы бойцов по имена Лайна, и статная смуглая женщина в костюме с волнистыми тёмно-коричневыми волосами, собранными сзади в пучок, комендант южноамериканской группы. Они тоже пока лишь молча слушали разговор.
- У нас значительно спокойнее. Я недавно проводил беседу. Непохоже, чтобы кто-то сильно волновался по этому поводу, - отвечает Розетти.
- Это хорошо. Я со своими отщепенцами стараюсь эту тему лишний раз не затрагивать, очень много вызывает недовольств. Есть ещё южноамериканский отдел, но те пока мало вовлечены в ситуацию, - он кивает головой в сторону женщины в костюме, та деловито кивает в ответ. Лайна ухмыляется, переглядываясь с Джереми. – Единицы – сложный этап. Бунтующие подростки, ещё не привыкшие к здешним порядкам. За ними нужен глаз да глаз, особенно сейчас.
- Понимаю, о чём ты, - кивает Пьер Розетти. - Но мне кажется, излишнее волнение тут ни к чему. У меня тоже есть проблемные индивиды, но нужно понимать, что им просто не нравится сидеть взаперти. Молодёжь любит свободу.
- Иногда чрезмерное количество свободы только во вред. Они ещё слишком бестолковые, чтобы спускать всё на самоуправление, но в то же время не настолько бестолковые, чтобы не принимать их всерьёз, - Рауль презрительно хмыкает, опуская взгляд на планшет у себя в руках.
- Молодёжь не любит, когда в их дела кто-то вмешивается, так они только раньше взбунтуют. Я могу доверять своим «рыцарям», они не станут от меня что-либо утаивать, - отвечает на это Пьер и берёт со стола чашку с чаем, делая глоток.
- Однако что-то происходит, и мне это не нравится, - говорит Рауль, бегая взглядом по строчкам на экране планшета. – Кто-то рассказывает обществу про ШУМ, словно готовит его к резонансу. Вся наша секретность вот-вот треснет по швам.
- Я слышал об этом, но причём тут дети? Эти мутанты – явно не дело рук Единиц, - протестует Розетти.
- Разумеется. Но ШУМ контролирует все сети во внешней среде, лишь само здание Штаба изолировано, потому что там работает только своя внутренняя сеть. Но что, если кто-то смог обойти правила? Тогда он может действовать, как хочет, находясь у нас в слепом пятне.
- По твои словам, среди Единиц есть тот, кто хочет развалить ШУМ?
- Он может просто работать на того, кто этого хочет, - Рауль качает головой, отвлекаясь от планшета. – Не требуй от меня слишком многого, мне самому непонятны их мотивы. Я только знаю, что то нападение птиц не было случайным.