За спиной девочки в муслиновом платье возник человек по имени Монтес, подавая ему знаки и напоминая… Что-то стряслось с Монтесом, на лбу его была засохшая рана. Священник ощутил с ужасающей ясностью, что над девочкой нависла опасность. «Родная, родная!» — проговорил он и проснулся.
Мул шел неторопливой покачивающейся поступью, а сзади слышались шаги. Он оглянулся: за ним брел метис, насквозь промокший, — должно быть, он переплыл реку. Его два зуба торчали над нижней губой, он заискивающе улыбался.
— Тебе что надо? — резко спросил священник.
— Вы не сказали мне, что едете в Кармен.
— А почему я должен говорить?
— Мне ведь тоже надо в Кармен. Приятней путешествовать в компании.
На нем была рубаха, белые брюки и кеды; из них торчал большой палец — толстый и желтый, словно земляная личинка. Метис почесал под мышками и с дружелюбным видом подошел ближе.
— Вы на меня не обижаетесь, сеньор?
— С чего это ты называешь меня сеньором?
— Сразу видно, что вы человек образованный.
— Этот лес открыт для всех.
— Вы хорошо знаете Кармен? — спросил метис.
— Не очень. У меня там есть друзья.
— Вы, наверное, едете по делам?
Священник ничего не ответил. Он почувствовал руку этого человека на своей ступне — легкое прикосновение, словно он его уговаривал.
— В двух лигах отсюда, в стороне от дороги, есть постоялый двор. Мы могли бы там переночевать.
— Я спешу, — сказал священник.
— Но какой толк приехать в Кармен ночью, в час или два? Мы бы лучше отоспались на постоялом дворе, а в Кармене были бы до наступления жары.
— Я сам знаю, как мне лучше.
— Конечно, сеньор, конечно. — Человек немного помолчал, а потом сказал: — Не очень-то разумно путешествовать ночью, если у сеньора нет ружья. Другое дело — человек вроде меня…
— Я бедняк, — сказал священник, — ты сам можешь это видеть. С меня нечего взять.
— К тому же здесь бродит один гринго, говорят, он зверь, настоящий pistolero[26]. Он подходит к вам и говорит на этом своем языке: «Стой! Как пройти…» Ну, там, в какое-нибудь место. А вы не понимаете, что он говорит, и, может быть, случайно сделаете движение. И он стреляет и убивает вас наповал. А может быть, сеньор, вы сами знаете «американо»[27]?
— Конечно, нет. Откуда? Я бедный человек. Но я не верю всем этим россказням.
— Вы издалека?
Священник на мгновение задумался:
— Из Консепсьона.
Большего вреда он там уже не принесет. На этот раз метис был, казалось, удовлетворен ответом. Он шагал рядом с мулом, рука его лежала на стремени; по временам он сплевывал; когда священник смотрел вниз, он мог видеть большой палец, похожий на личинку, ползущую по земле. Да, возможно, он был вполне безобиден. Такая была жизнь, что всех приходилось подозревать.
Сгустились сумерки, а затем почти сразу наступила ночь. Мул двигался еще медленнее. Вокруг них со всех сторон раздавались звуки, как в театре, когда занавес опускается, а за кулисами, в кулуарах, нарастает шум голосов. Неизвестные животные — возможно ягуары — рычали в чаще, обезьяны скакали по веткам деревьев, и комары жужжали вокруг, как швейные машины…
— Когда долго идешь, хочется пить, — сказал человек. — Сеньор, нет ли у вас, случайно, чего-нибудь выпить?
— Нет.
— Если хотите добраться до Кармена раньше трех, то нужно погонять мула как следует. Не взять ли мне палку?
— Нет-нет. Пусть скотина идет, как ей хочется. Мне все равно, — ответил он сонно.
— Вы говорите, словно священник.
Он тут же очнулся, но ничего не смог разглядеть под высокими, темными деревьями.
— Что за вздор ты мелешь?
— Я добрый христианин, — ответил человек, поглаживая ногу священника.
— Очень может быть… Рад был бы сказать то же самое и о себе.
— Вам бы следовало понимать, кому можно довериться. — Он сплюнул с дружелюбным видом.
— О чем мне беспокоиться? — сказал священник. — Об этих брюках? Они слишком рваные. И еще этот мул — он тоже не подарочек, сам видишь.
На время воцарилось молчание, а затем метис продолжал, будто размышляя над последними словами священника.
— Мул был бы неплох, если бы вы обращались с ним как надо. Про мулов я все знаю и вижу, что он в самом деле выдохся.