Рабби тяжело вздохнул, но послушно взялся за выступающие из спинки кресла ручки.
— У правителя Швабии два сына-омеги, а у овдовевшего о-короля Нарлении три! Я уже не говорю о герцогах Брингундии, мечтающих породниться с сюзереном. Как считаешь, по их самолюбию сильно ударило то, что Людвиг выбрал в мужья не их детей, красивых и здоровых, а калеку? — двигаясь по коридору дворца в отведённое им крыло, говорил негромко Рабби, наклонившись к брату, чтобы следовавшие в нескольких метрах впереди и сзади слуги не услышали.
— Думаю, достаточно сильно, — осторожно признал Мэл.
— А кто сидел справа от Людвига на переговорах?
— Его дядька Леит, — не понимая, к чему клонит брат, ответил он.
Леит МакКензи, лорд Чарфилдский — младший брат того самого покойного короля Рутгера-многомужца сразу Мэлу не понравился. Смотрел угрюмо, недовольно поджимал тонкие губы, торговался как купец на рынке, вмешивался в обсуждение каждого пункта брачного договора, а потом вообще потребовал сократить «ввиду особенностей принца Кэмпбелла» максимальный срок для зачатия наследника с трёх лет до года. Мерзкий пузан! И его поддержали два советника — их противные рожи Мэл хорошенько запомнил на будущее. Если бы это условие приняли, то не забеременей он в течение года, и уже следующей осенью Людвиг имел бы полное право сплавить его в монастырь. Но король, надо признать, не совсем сволочью оказался — не стал менять заведённый порядок. Может, просто не рискнул спорить с кардиналом? Тот, хоть и бета, живо принял участие в обсуждении необходимого времени для появления престолонаследника и недвусмысленно высказался против уменьшения традиционного периода. Не зря Якоб бегал в кардинальские покои, чтобы передать письмо от аббата Бенедикта.
— У Людвига нет больше законнорождённых братьев-альф, — продолжал Рабби, — и если с ним что-то случится, а он не оставит наследника, то на трон взойдёт именно Леит. У него, кстати, сын-альфа уже есть. И в совете, как ты заметил, поддержка имеется.
— А сколько у Леита было мужей? — тут же поинтересовался Мэл.
— Сейчас четвёртый вроде… Неважно! Не о том думаешь. Пойми, мой своенравный братик, желающих расторгнуть договорённость о браке полно, только повод дай. Хватает и тех, кто обрадовался бы войне между Брингундией и Триднестом. И если ты продолжишь дразнить гусей…
Пользуясь тем, что Рабби не может видеть его лица, Мэл закатил глаза: вот есть же любители из мелочи трагедию делать! Подумаешь, не продемонстрировал щенячий восторг и готовность по щелчку пальцев из штанов выпрыгнуть. Можно подумать, оскорбление нанёс. Пусть видят, что омега рода Кэмпбеллов не лыком шит и не позволит о себя ноги вытирать, а то, ишь, завели обычай любовников на обручение таскать — совсем стыд потеряли! И то, что Мэл не должен был знать о графе Дебри, никак Людвига не оправдывало.
— Клянусь, до свадьбы я буду тих и скромен, — пообещал Мэл, когда Рабби довёз его до покоев и сдал с рук на руки Якобу.
— Как всё прошло? — как только закрылась дверь, мальчишка, подпрыгивая от нетерпения, обрушил на Мэла шквал вопросов: — Он вам понравился? Вы договорились? Когда свадьба?
— Не мельтеши, — Мэл наконец-то поднялся из кресла, первым делом сорвал с головы надоевший капор, а после сделал несколько наклонов, не сгибая колени и доставая руками до пола. — О-ох, вот никогда бы не подумал, что ноги могут устать от бездействия. Полгодика-год… — ворчал он, приседая и вновь поднимаясь. — Нет, это невозможно, ноги сами отсохнут, если ими не пользоваться.
— Ну принц, ну пожалуйста, расскажите! — не унимался Якоб, чтобы не терять зрительный контакт, повторяя движения Мэла с небольшим запозданием. — Вы договорились? — получив вместо ответа палец с королевским перстнем под нос, Якоб захлопал в ладоши: — Я так счастлив за вас! Как же вам повезло, что король Людвиг не только красивый, но и очень-очень добрый!
— Почему ты так решил? — Мэл перестал приседать и воззрился на Якоба, сдувая с лица упавшую прядь.
— Вы ведь болезным притворяетесь, чтобы доброту его проверить, я сразу понял, — бесхитростно пояснил тот. — Токмо шибко добрый увечного примет. У нас вон, у дядьки, когда евоного Брыньку хромого взамуж пришла пора отдавать, дык никто брать сперва не хотел.
Подавив желание стукнуть безмозглого пустомелю — надо же додуматься сравнить принца с деревенщиной! — Мэл, присев на диванчик, неожиданно заинтересовался:
— И что в итоге? Выдали?
— А то, — разулыбался Якоб, — папанька ваш пособил, спаси его бог, земли хороший надел в приданое дал, так альфы, как прознали, чуть не в драку за Брыньку лезли! Богатому-то добрым легче быть, чем бедному. Да только многие забывают про это в богачестве. А ваш-то супруг будущий, значится, не забыл, ежели из всех вас выбрал. Ему, поди, земли и своей хватает.
Мэл изумлённо покачал головой: вот ведь дурак дураком, а иногда такое выдаст, что и умному в голову не придёт.
— Верно я говорю чи нет? — смутился Якоб.
— Не знаю, — честно ответил Мэл, расчёсывая волосы.
Он не стал объяснять, что за него дали приданое гораздо богаче клочка земли, а короли должны думать о благе государства, а не отдельного человека. Чем бы ни был продиктован странный выбор Людвига, точно не желанием помочь незнакомому увечному омеге.
— Пойдём в спальню, поможешь мне раздеться, лечь хочу.
— Он вам понравился?
— Его аромат мне приятен, — сказал Мэл прохладно, показывая, что дальнейшие расспросы лишние.
— А свадьба когда? — упрямый мальчишка не собирался отставать.
— Через месяц, — продевая голову и руки в поданную ночную рубаху, сообщил Мэл. — Будешь ещё мне докучать, не разрешу на ней присутствовать!
— Ой! — испугался Якоб. — Покойной ночи, принц! — донеслось уже из-за двери в смежную со спальней маленькую комнатку, предназначенную специально для личного слуги, долженствующего быть днём и ночью под рукой господина.
Оставшись наконец в одиночестве, Мэл подошёл к окну.
Учитывая статус и сложность передвижения, принца с верным камердинером разместили в дальнем крыле на первом этаже, Рабби расположился на втором. До бракосочетания всем триднестцам предстояло находиться на отшибе от основной жизни дворца, зато при желании, а что оно будет, Мэл не сомневался, он мог незаметно выбраться из своих комнат и прогуляться. Но не сейчас. Сегодня он слишком устал. Обсуждение условий брака, где на него смотрели, как на товар, вымотало донельзя, не физически — морально.
Солнце почти село, хотя небо ещё окрашивали лучи. Из-под деревянных рам со свинцовыми переплётами, удерживающими мелкие квадратики стекла, безбожно дуло. Во дворце вообще было холодно из-за постоянно гуляющих сквозняков. И это летом. А что будет зимой? Никакие камины не спасут. Мэл коснулся ладонью каменной стены — не зря папа дома стены гобеленами завесил. Надо заказать у ткачей. И приказать щели паклей заткнуть. Дворцу явно не хватало хозяйской омежьей руки.
Босые ноги замёрзли, и Мэл рыбкой нырнул в постель, задёрнул полог и спрятался под тяжёлым одеялом. Сон не шёл, живот бурчал. Под закрытыми веками стоял образ Людвига — не потому что альфа настолько впечатлил, вовсе нет, вот ещё! — просто из-за него, гада лживого, сегодня поесть не удалось. По традиции перед свадьбой женихи виделись всего дважды: на обручение, то есть обсуждении брачных условий, и уже непосредственно в церкви. За обедом перед встречей Мэлу кусок в горло не лез, а после о еде и думать не хотелось. Теперь пустой желудок напомнил о себе.
Уже решив позвать обратно Якоба и заслать его на кухню за каким-нибудь перекусом, Мэл приподнялся на подушках и отдёрнул полог. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как бесшумно (сам утром приказал петли смазать) открылась дверь и на пороге возникла высокая тёмная фигура. Молча она сделала несколько неуверенных, будто сослепу, шагов к кровати. Мэл тоже молчал, язык к нёбу прилип — ни спросить, ни крикнуть, ни на помощь позвать. Тело одеревенело и не слушалось. Оставалось только смотреть, как в жуткой тишине приближается некто чёрный и как его руки шарят в потёмках в поисках жертвы, чтобы сомкнуться на её шее и задушить. Медленно и неотвратимо, словно в кошмарном сне, когда всё понимаешь, а сделать ничего не можешь. Но стоило ледяным пальцам коснуться кожи, оторопь прошла. Мэл отпрянул в сторону, скинул одеяло и, поджав ноги, резко выпрямил их, толкнув неизвестного злоумышленника в живот. Тот не устоял и рухнул навзничь. Грохот падения, наверное, пронёсся по всему дворцу. А потом снова наступила тишина.