- Господи, какое счастье... - женщина была так растрогана, что не нашла иных слов для выражения обуревавших ее чувств. Да и не слова были сейчас важны. Что слова! Ведь действительно чудо свершилось, великое, великолепное чудо, сулившее в перспективе счастье всему человечеству и даже всей Вселенной...
- Правда, это несколько расходилось с Моими планами. Будить Кундалини в одиночку тому, кто не имеет достаточного опыта, просто небезопасно. Хотя правда и то, что это не столь опасно для Христа, но это уже тонкости. И не укрощать Я ее хотел вовсе, а мысленно остановить. Однако ход событий от Меня уже не зависел. Тепло разгорелось в жар, жар усилился, поднялся до второй чакры, затем до манипура... то есть до солнечного сплетения... Знаешь, это как океан живого огня. Вокруг тебя ходят мириады холодных светляков, теплых искорок и жгучих головешек, сплетаются в хороводы, вновь разбегаются. И потом Я впервые увидел запахи. Здесь у нас сыро, и сырость отвратительно воняет оранжевым цветом. А оплавляющийся парафин свечи наоборот благоухает сиренево-голубым.
Мария во все глаза уставилась на мужа, слушала его восторженные речи и думала: нет, ну надо же такому случиться! Только подумать: видеть запахи... Интересно, как выглядит в мире запахов она сама? Верно тоже какая-нибудь оранжевая гадость.
Муж всегда неважнецки относился к ней, частенько попрекал вполне очевидным скудоумием и несообразительностью. И то сказать, мало романтического и просто хорошего было в их совместной жизни, и мало за что можно было заслуженно хвалить Марию. Николай женился на ней отнюдь не по любви. Познакомились они во время одной бурной гулянки в общежитии работниц пищевого комбината, довольно тесно познакомились... ну, как иной раз по пьянке выходит. Однако утром Николай получил из ее рук то, чего как раз жаждет здорово захмелевший накануне мужик: полбанки огуречного рассола, который так мягко и нежно ласкает обожженные превонючейшим самогоном внутренности.
И тут открылись три важнейших качества, в избытке имевшиеся у Марии. Во-первых, она отменно готовила. Можно смело утверждать, что даже из дохлой кошки, гнилых помидоров и протухших еще в прошлом месяце яиц она в случае необходимости сумела бы состряпать такой обед, которым не стыдно потчевать и самого президента. А поскольку петь к сердцу мужчины лежит через его желудок, стежка от ее ног к весьма зачерствевшему сердцу Николая размоталась в то утро как бы сама собой. Во-вторых, Мария прекрасно умела заботиться о полупьяном (равно как и о пьяном "в стельку", и о больном, и о здоровом) мужчине и быстро навести образцово-показательный порядок хоть на городской свалке, хоть в авгиевых конюшнях, после чего ухитрялась поддерживать этот порядок в течение неопределенно долгого времени. И наконец в-третьих, и в данном случае в-главных: она терпеливо выслушивала любые, даже самые неудобоваримые мудрствования Николая и неизменно принимала их на веру. Вообще она с разинутым ртом неукоснительно принимала от него все: милость и немилость, заумные сентенции, похвалы, обиды и оскорбления. Она в равной мере удивлялась и его показной учености, и умению единым духом осушить литровую банку компота, и легкости, с которой Николай женился на ней и "заделал" двух сыновей, второй из которых родился мертвым.
Именно после этого жуткого случая он стал с особым упорством доискиваться до смысла жизни, познакомился и сблизился со Шри Вельбесаной, а два года назад стал Христом...
Вот и сейчас Николай восторженно описывал, как Кундалини-Шакти преодолела тщетные попытки к сопротивлению, разорвала его ауру в области солнечного сплетения, длинной полыхающей пламенем змеей устремилась к центральной репродукции и вошла в нарисованного Христа, капля за каплей перетянула в картинный образ его духовную сущность. А Мария не менее восторженно слушала откровения мужа:
- ...И тогда Я увидел все из картины. Я увидел как бы за полупрозрачной стеной застывшее в полулотосе тело, временно покинутое Моей душой. Женщина, нарисованная в левом нижнем углу - это Дева Мария, мать Христа то есть, и Мария Магдалина одновременно. Однако отсюда ее лица не видно, а оттуда Я ясно различил, что у нарисованной твое лицо, Маша. Представляешь: твое!!! А видишь у нее на плаще тень около правой руки? Так вот, это наш Витя, только черный почему-то.
Нет, ну надо же! Оказывается, она не просто служанка Христа. Она еще и его мать, и Магдалина сразу! Сначала падшая женщина, затем самая преданная спутница Господа. О, как это верно! И как похоже на ее никчемную нынешнюю жизнь... И тень сына... Определенно, так глубоко понять сущность вещей может только Николай, Истинный Христос, Истинный Бог.
- Если присмотреться повнимательнее, видно, что Распятый оторвался от кубиков креста и плывет раскинув руки в небо. Это гениальное изображение левитации в состоянии самадхи, полета после распятия на Голгофе в Кашмир! Так было по словам Шри Вельбесаны две тысячи лет тому назад. И сейчас Я так поплыл, Маша, и изведал, что все сказанное Учителем - истинная правда. Только полетел Я не в Кашмир, а в небо. Оно оказалось черным и густым, как вакса. Но Я преодолел черноту и вознесся над ней. И там Я увидел Бога-Отца. Он стоял по пояс в бурлящей багряной жидкости, огромный ростом с телевышку, Я думаю. Но все равно Он был еще вдвое выше, ведь ног Его Я не видел. С плеч Бога складками ниспадал пурпурный плащ, на полах которого, плавающих поверх кипящей жидкости, стояли одетые с головы до ног в черное люди, гнусаво певшие: "Боже наш, да славится Имя Твое, да покараешь Ты нечестивцев и упьешься кровью их, аминь". И Бог зачерпнул ладонью эту жидкость, и дал мне, и велел:
- "Пей".
И Я пил. Тогда Он сказал:
- "Вот, Сын Мой Истинный Христос Николай, это кровь праведников, зарезанных за Имя Мое и Твое, за Имя Секретное Ислос-Валлос. Зарезали же их ублюдки жидо-масоны, во главе которых пять царей открытых, пять сокрытых и Блудница Вавилонская Катька Моська, а Вавилон - это развратная Америка. Вопиет ко мне кровь праведников; а раз Ты пил ее из рук Моих, и раз Я есмь Мировой Разум, то отныне Ты также Мировой Разум, Мировое Семя, Мировая Скорбь и Мировой Гнев. Ты дашь распять Себя на кресте двадцать шестого апреля, в День Гнева Моего священного, начавшегося взрывом Чернобыльским в восемьдесят шестом году и длящегося по сей момент, о чем Я сказал Тебе через Учителя Твоего Шри Вельбесану. За каждый прожитый грешным человечеством год земной после Начала Конца Света, после взрыва Чернобыльского, провисишь ты на кресте по одной минуте, как и было Тебе велено ранее. Однако дальше Я изменяю повеление: пусть Твой Духовный Наставник по окончании минут страдания Твоего вколотит Тебе в лоб, в аджначакру гвоздь бронзовый, на котором будет Имя Твое и Мое Секретное: Ислос-Валлос. И пусть все присутствующие читают в тот миг молитву, которую читают вот эти праведники".
Бог показал на людей в черном, молившихся на складках Его плаща. А они как по команде смолкли, только глазами сверкают... Так что направишь ко Мне Шри Вельбесану, Маша. Я должен распорядиться насчет гвоздя, насчет отмены молитвы "Отче наш" и введения новой, а также насчет Секретного Имени.
Мария послушно кивала головой, а сама думала: нет, ну надо же! Мало Христу гвоздей в руки и ноги, так еще и в лоб давай забивай. Вот так страдания, вот так да-а-а...
- Но это не все, - продолжал Николай. Еще кое-что сказал Бог:
- "Но главное Тебе на сегодня задание - показать преданность Мне. Я должен убедиться, что не зря избрал Тебя в Христы. Принеси сперва жертву Мне, Мировой Христос Николай. Сделай это, ибо праведники ждут и Я жду. Тогда можешь и Сам соделаться жертвой. Ты уже принес одну, Сам того не ведая..."
Тут Бог окропил Меня кровью, все закружилось, завертелось, стало удаляться... И вновь Я очутился в собственном теле, застывшем на месте для медитации.
- И... что же это за жертва? - озабоченно спросила женщина. От последних слов мужа ей почему-то сделалось не по себе, даже мурашки по коже побежали.