На краткий миг она словно отключилась, потонув в яростном потоке пернатых умертвий, а затем в голове словно что-то щёлкнуло. Ярость перекрыла испуг и чувство боли. Кровь взбунтовалась, вскипела в венах и хлынула наружу, враз располосовав всё, до чего дотянулась.
Чародейка медленно поднималась на ноги. Кровавые плети трепетали в воздухе, не подпуская никого. Магия действовала сама, на уровне инстинктов. Медленно, словно снег, кружили вокруг перья. Белые, коричневые и - больше всего - чёрные. Звук рвущейся плоти и свист кровавых плетей были каким-то далёким. Изуродованные трупики усыпали землю вокруг так, что камней не было видно. Птиц было так много, будто Моргред собрал их со всего Берна. Аньюриэль озиралась вокруг. В голове был непонятный гул. Она словно была здесь и где-то далеко одновременно. Всё казалось таким медленным, будто время потеряло свой привычный темп, а затем всё разорвалось гулким металлическим звуком.
Одна из тварей атаковала щит Ланселя, и этот звук, похожий на удар гонга, разорвал мгновение. Чародейка вздрогнула от неожиданности. Вернулась боль, а с ней и чувство реальности. Поток мыслей повернул в нужное русло, она ошалело уставилась на Ланселя, пытаясь понять, как он воспринял то, что сейчас творится. Рыцарю, откровенно говоря, было не до неё. Пусть часть птиц и сменили цель, но это была лишь половина пернатой армии. И всё же, несмотря на беспрестанно пытающихся пробиться к нему птиц, Лансель пытался добраться до неё. Собирался рыцарь помочь ей или убить мага крови — было неясно.
Аньюриэль вскинула перед собой руки. С кончиков пальцев срывались искры, которые тут же расправляли крылья, огненными птицами устремляясь в небо. Это было похоже на какую-то безумную игру. Мельтешили в воздухе, лавируя между кровавыми плетьми, пламенные и мёртвые птицы, сбивая друг друга. Обгорелые трупики падали вниз, а ветер кружил пепел и перья.
Стоило сбить последнюю мёртвую тварь, как чародейка осела на камни, тяжело выдыхая. Кровь медленно втягивалась в раны. Анью устало осматривала исполосованные руки. Мантия не годилась даже на тряпки. Так её даже кумихо не смогла потрепать, хотя, нужно отдать лисице должное, та старалась.
10.1
— Вот же… — Анью достала из сумки медальон, вливая в него магию. Раны защипало сильнее.
— Нужно как-то обеззаразить их, прежде чем залечивать. Я даже представить боюсь, чем были смазаны лезвия, — Лансель опустился рядом на колено. — Почему не послушалась?! Умирать от мертвецкой гнили ужасно. Я уже умер раз и не рекомендую.
— Я вообще никого не слушаю, — устало улыбнулась чародейка. — Не боишься меня?!
— Нет, — твёрдо ответил рыцарь.
— А насчёт гнили не беспокойся, я могу сделать так.
Анью вытянула перед собой руку, задирая остатки рукава и сосредотачиваясь на контроле над кровью. Вены на руке вздулись. Пекущее ощущение, что расползалось по телу, собиралось в руке.
Вены темнели от того, сколько яда она собрала в одном месте. Дрянь, которую занесли в тело птицы, медленно вытекала из порезов и капала на землю. Судя по тому, как побледнел Лансель, зрелище было не самое приятное. Лишь когда потекла чистая, алая кровь она отпустила контроль, залечивая раны.
— Научилась этому у одного кабайского лича. Вернее, по её дневникам, — пояснила Анью, поймав ошарашенный взгляд рыцаря. — Саму Кталху пришлось убить.
— Вот теперь мне стало не по себе, — тихо проговорил Лансель. — Но если бы маги могли повторить это, представить не могу, скольких удалось бы спасти тогда.
— Отвернись, — буркнула чародейка, старательно не смотря на рыцаря.
— Зачем?!
— Мантия на честном слове держится…
— О! — он встал, демонстративно поворачиваясь спиной. — Не волнуйся, кроме нас и Моргреда вряд ли кто-то бродит в этих горах.
— Угу.
Она спешно сдирала с тела остатки одежды и очищала магией с кожи медленно сворачивающуюся кровь. Медальон с солнцем оказался настоящим спасением. Совсем немного силы — и все раны зажили.