Силлиан смущенно смотрел на содержимое шкатулки. Было неловко, словно он без спроса вторгся во что-то личное и даже интимное. Не решаясь касаться волос, он аккуратно взял миниатюру, рассматривая портрет молодой женщины. Художник, который работал над изображением, был настоящим мастером. Казалось, что это просто застывшее мгновение, и она вот-вот моргнёт. Красивая, с аккуратными чертами лица, большими глазами цвета расплавленного золота и серебристыми волосами. Локон явно принадлежал этой прелестнице. Губы аккуратные, в меру пухлые, такие же по цвету, как лепестки пиона. Лёгкий румянец на щеках и кокетливая родинка на подбородке создавали впечатление, что она совсем юная. Незнакомка вся дышала весной и цветением, чуть лукаво улыбаясь, как делают все красивые женщины, знающие о том, что они великолепны. Единственное, что смущало — длинные, заострённые кончики ушей, пробивающиеся из причёски и выдающие тот факт, что красавица не принадлежит расе людей.
Силлиан перевернул миниатюру, но обратная сторона была гладкой. Не было ни имени женщины, ни каких либо других надписей. Кто она и почему её портрет лежал в тайнике королевской опочивальни, пока было загадкой.
Он убрал миниатюру на место и отложил шкатулку в сторону, надеясь, что в бумагах найдёт ответ на эту загадку. Решив, что письма оставит на потом, Силлиан открыл книгу на первой странице. На верхней строчке значилась дата — немногим больше четырёхсот лет назад. Он в уме перебирал родословную. Выходило, что записи могли принадлежать самому Лютерану или его сыну Годфриду Первому.
Сердце ускорилось, а к лицу прилила кровь. Азарт захватил с головой, и Силлиан приступил к чтению.
Экстра. Осколки прошлого. Часть 2
Остановись же, время, будь неспешно!
Как мне, скажи, твой быстрый ход унять?
Я не боюсь позора пораженья,
Мне слишком скоро станет нечего терять.
Наступит день, и с ним придет решенье,
Которое, увы, не мне менять.
Ты не простишь мне, но надеюсь, верю,
Что не простить сумеешь, а понять.
«Рассвет» («Блуждающие огни»)
Меня называют «король-рыцарь» и «эсдо», однако сейчас мало кто может предположить, что правитель Лютерии когда-то был обычным мальчишкой, который босиком бегал по лугам с палкой наперевес, воображая, что это меч. Сейчас, оглядываясь на пройденный путь, я всё пытаюсь понять, где я мог ошибиться и почему всё вышло так. Иногда я размышляю о том, что всё могло случиться совсем по-другому, и в то же время понимаю, что тогда этот путь был самым правильным из всех, что были предо мной.
Я родился в небольшой деревушке в Артемисе. Ранние годы я провел в деревне, где родилась моя матушка. Я плохо помню, что тогда происходило, но в памяти отчётливо запечатлелись запахи свежескошенной травы и горячего хлеба.
Когда мне исполнилось пять, отца перевели в столичный гарнизон, и мы переехали в Леонхольд. Я помню, как большой город, раскинувшийся по холмам настолько, насколько хватало глаз, поразил меня до глубины души. Я прижимался к матери, цепляясь маленькими кулачками за её юбку, и дрожал от страха, впервые увидев столько людей.
Отец был простым рядовым, и нам дали крошечную комнатку под крышей при казармах. На чердаке гнездились голуби, и я просыпался на рассвете от шума, который они поднимали. Отец весь день был на службе, а мама работала в пекарне и уходила ещё до рассвета, оставив мне краюху вчерашнего хлеба и крынку молока.
Позавтракав, я шел в пекарню и занимался тем, что мешался под ногами. Иногда отец забирал меня на полигон и учил обращаться с мечом, который мне заменяла палка. Я мечтал стать воином, но в те времена, как правило, получал тумаки от детей постарше, и к концу тренировки у меня на зубах скрипела пыль, а на глаза наворачивались слёзы. Матушка потом с выражением усталой озабоченности промывала мои боевые царапины. Она, сколько я помню, всегда была уставшей. Оборачиваясь назад, я до сих пор не могу понять, была ли она счастлива.
Когда я стал чуть постарше, то стал гулять самостоятельно, слоняясь по улицам Леонхольда с такими же мальчишками, чьи родители были слишком заняты работой, чтобы уделять время ещё и воспитанию отпрысков. Тогда я и подружился с Кассием. Его отец был городским кузнецом. Сам Кассий был ещё слишком мал, чтобы учиться ремеслу, и больше мешал отцу и старшим братьям в кузнице.