Тот самый рог, что сейчас хранится в сокровищнице как бесценная реликвия, подарил мне Кадан. Тогда будущий эсдо вечерами со скучающим видом слонялся то у одного костра, то у другого. Не знаю, где он взял этот рог, наверное, снял с какого-то мертвеца. Откровенно говоря, его интересовал не я, а Хорн, хотя я и по сей день не понимаю, почему Кадана заинтересовал орёл, но эти двое, на удивление, даже поладили. Кадана вообще интересовали только сражения. Лишь во время битвы он выглядел живым, а в его глазах появлялся какой-то странный огонёк азарта. Поговаривали, что он ищет смерти, но это не так. Мне кажется, он искал себя, хотя я не особо разбираюсь в хитросплетениях чужой души. Я не знаю, кто такой Кадан. В ответ на мои вопросы о нём Амадей загадочно улыбался и отвечал общими фразами, в которых можно было найти десятки смыслов.
Менестрель был не единственным лазенисом, в нашем разношерстном отряде. Рядом с Каданом часто крутилась красавица Нинав. Нежная, как лепесток розы, немного наивная молодая лазенис могла поразить из лука любого. Говорили, что она была одним из стражей таинственной Эльгасии — острова, на который ушли лазенисы, после того как Руфеон лишил их крыльев. Я не знаю, так ли это. Мы с Нинав никогда не были особенно близки, хотя мне нравилось, когда она пела под аккомпанемент Амадея.
***
О НЕЙ мне писать сложнее всего. Столько лет прошло, но каждый раз, когда смотрю на её портрет, к горлу подкатывает ком горечи. Порой я думаю, что нам не стоило встречаться, и тут же проклинаю себя за эти мысли. Увы, но рядом со мной нет никого, с кем я мог бы поделиться этими чувствами. Может, поэтому я изливаю душу бумаге? После той ночи я то и дело находил её взглядом. Мне не хватало решимости узнать у Калатура, кто она и как её зовут. И уж тем более я и помыслить не мог, чтобы подойти к прекрасной незнакомке и заговорить. Я страдал молча и издалека.
Всё изменилось в один вечер. Я пытался отмыть котелок, от всей души вымещая этим действом скопившееся за день раздражение. Пригоревшая крупа никак не хотела отрываться от дна, что злило меня ещё больше. Я, признаться, уже и не помню, что случилось в тот день, отчего я был так рассержен, но тогда мне казалось, что повод весомый. Может, причиной этому было особенно язвительное замечание Кассия или натирающие ноги сапоги с чужой ноги. Всё это потеряло смысл, когда я обернулся, услышав позади шуршание гравия. Я ожидал увидеть там кого угодно, хоть легион демонов, но к реке спускалась моя прекрасная незнакомка.
Не знаю, какими словами можно описать то смятение, что я испытал в тот момент. Это было нечто восхитительно-невероятное. Она будто плыла над землёй. Лёгкая, как летний ветерок, но я видел, как в бою она становится смертоносна, словно торнадо. Я до последнего не верил, что она идёт ко мне. Это казалось невозможным. Скорее небо и земля поменялись бы местами.
«Тебя зовут Лютеран?»
Она улыбалась, а у меня язык к нёбу присох. Собрав остатки решимости, я смог кивнуть.
«Меня зовут Энвиса эр Наарт».
До сих пор смешно и стыдно вспоминать наш первый разговор. Вернее, говорила Энвиса, а я стоял столбом и просто кивал, надеясь, что она не посчитает меня дураком. Не знаю, что она во мне увидела. Она — могущественная чародейка приближенная к королеве, а я тогда был простым воином без гроша за душой. Но тогда, просто подойдя и заговорив со мной, Энвиса вдохнула в меня уверенность в своих силах. Я захотел стать равным ей.
Сегодня, когда настали мирные времена, такой союз кажется невозможным. Ведь она — силлин, а я человек, даже не маг. Но в те годы это не имело значения. Неважно, сколько ты можешь прожить в мирное время. На войне ты можешь не дожить до завтра. На войне нет рас, есть лишь союзники и враги. Мы были союзниками. Я хотел защищать её и, разумеется, впечатлить, а остальное не имело значения.