Тогда, когда иссохшая мумия союзника упала на черную от пролившейся крови землю, я испугался. Не произошедшего, не того, что у меня стало на одного союзника меньше — люди и нелюди гибли так быстро, что можно было даже не пытаться считать — я боялся того, что следующей отдать себя может Энвиса. Я видел, с каким трудом ей даётся каждое новое заклинание и боялся, что оно может стать последним. Даже со всем своим мастерством, убивая сотни и тысячи демонов, я не мог защитить её от выгорания. И тогда, поняв, что могу потерять её, я подул в рог. Это не было чем-то героическим. Это был жест отчаяния. Я надеялся, что хоть кто-то откликнется и придёт к нам на выручку. Я надеялся, что если рядом с нами будет ещё кто-то, то Энвисе не придётся столько колдовать и она не выгорит. Кто бы мог подумать, что на призыв отзовутся Хранители, но даже этого оказалось недостаточно для победы.
Бой, начавшийся ещё до захода солнца, длился всю ночь. Мой щит превратился в искорёженный кусок металла и так и остался лежать где-то в тех землях. Я даже не пытался искать его после. Наверное, часть моей души тоже осталась там. Как ещё объяснить, что столицу я основал не так далеко от места решающей битвы? Многие бы хотели забыть тот ужас. Многие бы предпочли покинуть не только эту долину, но и континент, чтобы оказаться как можно дальше от того кошмара. Но не я. Порой, когда становится особенно тоскливо, я приезжаю на Выжженную пустошь и подолгу брожу в одиночестве. Меня поражает то, как наш разум и тело расслабляются от лёгкой жизни. Во времена Второго Вторжения я был счастлив уже тому, что жив сам и что сегодня не погиб никто из тех, кто мне дорог. Если было что поесть — это воспринималось как невероятная удача. Почему же сейчас это воспринимается так обыденно?
***
Рассвет нового дня был особенно ярким. Мистик — Хранительница и одна из приближенных Эвергрейса — принесла из логова золотого дракона осколки Ковчега. Думаю, Эвергрейс тоже руководствовался отчаянием в этом решении. Я помню, как по его золотой чешуе стекала кровь. И самого дракона, и демонов, и переметнувшихся на тёмную сторону Хранителей. От того, как много крови пролилось всего за одну ночь, разлом увеличился до такой степени, что края видно не было. В этом огромном рубце было заметно чуждое чёрное небо и какие-то скалы. Миры снова притягивались друг к другу, а боги лишь безмолвно наблюдали за этим. Спасением Акрасии стал Ковчег. В легендах и балладах говорится, что я первый из эсдо, кто получил осколок от Эвергрейса, но, увы, это неправда. Я первый, кто выжил после этого. Первого, кто попытался, частица Первозданного Света за несколько мгновений обратила пеплом. Я помню, как залитое кровью лицо мужчины исказилось гримасой агонии, а затем он вспыхнул, будто промасленная тряпка. Тело разлетелось пеплом, а алый комочек света продолжил висеть в воздухе.
Я не стремился стать эсдо, но я хотел защитить ту, которую полюбил всем сердцем. Энвиса хотела рискнуть собой и попытаться обуздать силу Ковчега. Я так боялся её потерять, что не придумал ничего лучше, чем схватить эту сферу первым. Глупо? Я знаю, но все мы глупцы, когда влюблены.
Те, кто никогда не касался частицы Первозданного Света, полагают, что это — какое-то благословение, что дарует Руфеон. Но на деле, это — ужасная боль, что прошивает тебя насквозь. В тот миг, когда я коснулся осколка, мне показалось, что мир перестал существовать. Был лишь я и агония боли. Я никогда не горел живьём, но, думаю, ощущения были близки к этому. Лишь мысли о ней дали силу подчинить себе ту мощь, что разрывала меня изнутри и выворачивала конечности в припадке невыносимой агонии.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы просто прийти в себя. Пока я в бреду пытался выжить и подчинить Ковчег, сгорело ещё несколько добровольцев, попытавшихся взять другой осколок. К счастью Энвиса была подле меня и на какое-то время позабыла о том, что хотела рискнуть собой. Смогла бы она обуздать мощь Ковчега? Думаю, что да. И всё же где-то в глубине меня сидит мысль о том, что она могла и не справиться. Да, моя красавица невероятно сильный маг, но тогда она была измотана долгим сражением. Я не мог позволить даже такую незначительную вероятность потерять её. Наверное, я ужасный эгоист…
Вторым обуздал Ковчег Кадан. Следом за ним были Азена и Нинав. Калатур, которого к тому моменту подлатали целители, стал пятым эсдо. Он тоже рискнул, стремясь уберечь братьев. Затем, к новому осколку, подошел молодой мужчина с востока. Это был первый раз, когда я увидел Сиена. Ему тоже было нелегко обуздать силу осколка. Последним стал йоз Шанди. Сколько их сгорели в попытках обуздать мощь осколков? Я не считал, так что не могу сказать. Были среди них и люди, и силлины, и даже духи. Почему именно мы стали эсдо? Я не знаю. Говорят, Руфеон что-то рассмотрел в наших душах, поэтому позволил подчинить осколки Первозданного Света. Так ли это? Мне не дано знать правду. Я давно перестал задумываться о таких вещах. Вспоминаю ли я битву на Выжженной пустоши? Если отвечать искренне, то я мечтаю о ней забыть.