— В любом случае — говори мне. Таким, как этот засранец, иногда полезно получить по морде, чтобы неповадно было обижать тех, кто слабее, — он положил ладонь на еë макушку, безуспешно пытаясь пригладить растрепавшиеся волосы.
Кто слабее…
Он всë понял. Прежде Таллеан не задумывался об этом, потому что не воспринимал мелкую как защитницу этих земель, но здесь Аньюриэль просто не могла использовать магию против того, кто слабее её, если он не угрожает чьей-либо жизни или здоровью. Она сама толком не понимала ещё, почему не смогла атаковать Анариана, но инстинкт вынуждал её сдерживать пламя.
Это значит, что уже сейчас она сильнее, чем другой наследник древней крови, чей дар уже полностью раскрылся, но разве такое возможно? Зачем Кратос создала кого-то, настолько могущественного?
Он внимательно посмотрел на воспитанницу. Аньюриэль счастливо улыбалась в ответ, даже не догадываясь о том, что произошло.
— А знаешь что, завтра покажу тебе, как надо ломать руки.
— Зачем? — она удивлённо хлопала глазами.
— Потому что никто не имеет права прикасаться к тебе или принуждать тебя к чему бы то ни было, если ты этого не хочешь. Если мужчина, который тебе не нравится, тянет к тебе руки, ты имеешь полное право эти самые руки ему сломать.
— Но ему ведь будет больно.
— Ну и что? Целители всё вылечат, не волнуйся по этому поводу. Зато поумнеет.
Идея была как минимум гениальной. Раз уж важная мелочь не может использовать магию, то будет защищаться другим путëм. Инстинкт вынуждает её сдерживать пламя, но не связывает руки. Малышка сможет постоять за себя и ему будет спокойнее.
— А если не поумнеет?
— На этот случай научу тебя ломать ноги и челюсти.
Он снова погладил девочку по голове и направился в сторону дома.
— И ещё кое-что расскажу, — после недолгих размышлений добавил Таллеан. — Но это на самый крайний случай. Безотказный приëм.
***
Почему Кратос решила даровать роду ни Силмириан именно дочь? Почему нельзя было благословить древний род сыном? Почему девчонка, да ещë и с таким дряным характером!?
Таллеан старательно высматривал среди травы следы малявки и жалел о том, что так хорошо обучил её. Прежде, чем рассказывать девочке о том, как выслеживать добычу и читать следы, надо было отучить еë сбегать каждый раз, когда злится. Теперь же он пытался различить в высокой траве направление, в котором скрылась важная мелочь.
Ежедневная утренняя тренировка прошла вполне спокойно и малявка ушла на свои магические уроки. Что там пошло не по плану, Таллеан узнал уже после того, как сам заявился в Облачную башню. Аньюриэль заметила в окно других учениц, играющих со своими духами-компаньонами, и попыталась с ними подружиться. Девушки не только не захотели общаться с той, кто была заметно младше, но ещё и посмеялись над её внешним видом.
Аньюриэль отреагировала весьма неожиданно: молча развернулась и гордо удалилась, но стоило ей зайти за здание, как она сорвалась с места и скрылась в неизвестном направлении. Наставники лишь разводили руками, но ничего более рассказать ему не смогли. Решив не доводить ситуацию до вмешательства Азены, маги обратились к нему, ссылаясь на то, что раз он опекун, то ему и искать беглянку.
Это было неожиданно по нескольким причинам. Во-первых, оказалось, что его боятся меньше, чем гнева Ард Рены. Прошло ведь не так много времени с тех пор, как он ушел со службы, но новое поколение уже не испытывало того уважения, граничащего со страхом, к которому Таллеан привык. Или он просто стал терять хватку? Во-вторых, что вытекало из первого, одна из наставниц посмела заявить, что он плохо заботится о ребенке.
Сказать, что Таллеан был зол услышать подобное, значило тактично умолчать о всей той гамме эмоций, что он испытал. Он делал всё, что от него зависело, чтобы обеспечить малявке комфортную жизнь. У неё была отдельная комната, своя кровать, он даже регулярно и вполне разнообразно готовил. О вкусовых качествах собственной стряпни Таллеан предпочитал не думать — съедобно и ладно. Откуда ему было знать, что именно для девочек этого не достаточно?!
Не разбирается он в платьях, причëсках и всей этой блестящей ерунде. Да что там говорить, он и в воспитании детей не разбирается. Накормлена, одета, защищена — это максимум, что он может дать как опекун. Стыдно было признавать, но он от своего опекунства получал в разы больше, чем важная мелочь. Она дала ему смысл и цель, вытащила из болота отшельничества. Пусть она и внесла изрядную долю суматохи и неопределенности в привычный уклад жизни шагающего в тенях, но было впечатление, что до этого весь мир был чёрно-белым, а с её появлением стал цветным. Он снова почувствовал себя нужным и не хотел терять это ощущение, теплом разливающееся у него в груди. И вот он искал в траве след своей сбежавшей воспитанницы, не зная толком, что он ей скажет. Что вообще положено говорить в таких ситуациях?