Почетного гостя усадили на медный табурет с восемью гнутыми, словно вывернутыми ножками. На шелковом сиденье лежала простая травяная подстилка с разлохмаченными краями. Двое слуг принесли бронзовый тазик и высокий глиняный кувшин, омыли сначала левую ногу Учителя Доо, затем, после какого-то бормотания, правую. Далее подали воду для омовения рук, уже в серебряном тазике. На поверхности плавали лепестки цветов и неочищенные зерна ячменя. У нас дома таким иногда угощали коней. Учитель сложил ладони пальцами вверх, часть воды вылили на них, а оставшуюся демонстративно выплеснули. Шею окутали гирляндой из мелких синих цветков.
Сам хозяин с поклоном поднес чеканную золотую чашу. Учитель Доо перемешал содержимое большим и безымянным пальцем и торжественно проговорил:
– Мед навевают ветры достойному**. Мед струят полноводные реки. Медовыми пусть будут растения, ночная и утренняя роса. Медоносным пусть будет земное пространство... – Простер руку в сторону востока. – Пусть вкушают тебя духи Неба и Земли. Пусть вкушают тебя Великие Матери. Пусть вкушает тебя Вечносущее Небо. Пусть все боги вкушают тебя.
С этими словами он поочередно указывал на север, запад и юг, а затем зачерпнул ритуальное подношение и трижды поднес к губам:
– Молоко Небесной Реки... я пью его... оно во мне.
Он передал чашу мне. Брови хозяина чуть дрогнули в удивлении, но глаза остались безмятежны. Я осторожно зачерпнул пальцами непонятное месиво. Густая кисло-сладкая субстанция, с явным вкусом меда и чего-то молочного. Странно, но неплохо. Я бы даже сказал: очень хорошо. Освежает.
Солнце село. Стремительно надвигалась ночь, вытесняя багрянец черным. С ревом взметнулось жадное пламя в медных жертвенниках по углам беседки, принимая эстафету у гаснущего заката. Учитель Доо обошел их посолонь, бросая в огонь порошок, который нес на подносе слуга, распевая благословения дому, семье и скоту хозяина, хотя на животновода тот был совсем не похож. Наконец церемония закончилась и мы торжественно прошествовали в соседнюю беседку, где все было приготовлено к ужину: плетеные циновки, подушки, низкие столы, ломящиеся от блюд с разноцветным рисом, тонкими лепешками, рагу из овощей и неизменными соусами.
– Вкушай все без опаски, благословенный Небом гость, – Шандис Васа церемонно повел рукой в сторону яств. – Здесь приготовлены со всем почтением только щедрые дары земли и садов. Никаких животных! Я приказал постараться, чтобы ничем не осквернить чистый дух странствующего мудреца.
– Благодарю, друг мой, ты необычайно заботлив, – вдохновенно-постное выражение лица Учителя Доо не скрыло от меня мелькнувшее в глазах сожаление.
После трапезы нас вновь проводили в гостевые покои и оставили одних. В общей комнате посверкивали огоньками светильники, затянувшая окно кисея преграждала путь не только комарам и мошкам, но и свежему воздуху. Учитель удобно устроился на подушках и заговорил мягко и размеренно.
– Друг мой, нам придется здесь задержаться, и кое-что я должен тебе рассказать о хозяине этого дома, чтобы избавить нас всех от недоразумений. Когда правителям Зебанавара отдали во владение завоеванный Танджевур, младшая ветвь семьи присоединилась к переселению рода. Испокон веков Васа занимались резьбой, порой достигая в своем ремесле невиданных высот. Не раз им предлагали влиться в высшую семью, но они мудро держались своего места. Особых богатств не стяжали, любви властей не снискали, но осторожно и умело вели свой клан через пороги и стремнины политических изменений, завоевывая уважение окружающих. Да, они консервативны и погрязли в замшелых традициях, но это недостаток и достоинство одновременно. – Учитель Доо вертел в руках чеканный кубок с водой. – Посему оставим на время наши привычные манеры, здесь они будут неуместны. Веди себя тихо, услужливо и покорно, потому что такова обязанность ученика странствующего святого. Да, мальчик мой, не вздумай смеяться, но здесь я нахожусь именно в этом статусе.
Те, кто поклоняется Вечносущему Небу, в своем стремлении к совершенству последовательно преодолевают несколько ступеней. Первая: ученик, неразумный как дитя, но полностью открытый познанию мира. Его задача – научиться воздержанию от желаний, эмоций, страстей. Вторая: созидатель, чей долг состоит в умелом хозяйствовании и обретении семьи. Здесь главное – укорениться в этой жизни, врасти в землю, укрепить основу бессмертия рода. Третья: отшельник, в удалении от мира постигающий свою душу. Понять себя и свою роль в игре под названием «жизнь», что может быть сложнее? Те, кто успешно преодолел третью, свободны от обещаний, долгов и обязанностей. Они покидают свои богатые дома, оставляя за спиной прошлое с его достижениями, радостями и ошибками. Не все оборванные бродяги, месящие босыми ногами грязь южных дорог, неудачники и проходимцы, некоторые из них являются святыми, несущими миру знание о нем самом. Именно поэтому здесь не принято обижать нищих. Считается, что просветления можно добиться лишь суровой аскезой и полным контролем сознания. Регулярные омовения, отказ от убийства даже ради пропитания или спасения жизни, особенно если умеешь убивать, неприятие насилия и воровства, воздержание от лжи и неискренности, злых дум и слов, строгость к себе, непривязанность к внешнему – соблюдая эти требования, можно достичь четвертой ступени. Правда, это мало кому удается. Ну и четвертая ступень: возвращение обогащенного знанием человека в мир. И знаешь, к какому выводу приходят обычно странствующие святые? – Я пожал плечами. – Жизнь есть сон. Ночью – ночной, днем – дневной. Нет разницы между реальностью и иллюзией, все эфемерно и преходяще, все есть ничто. В иерархии такого мира ты, ученик, никто. Я тоже никто. Но у нас с тобой слишком разные «никто», диаметрально противоположные друг другу. Поэтому сиди тише воды, ниже травы и не разочаровывай нашего гостеприимного хозяина своими выходками. Очень кстати ты научился молчать.
Я снова пожал плечами и ушел в спальню, чтобы, наконец, подкатиться под теплый бочок Сию. Учитель Доо остался сидеть на подушках, устало вглядываясь в тусклое пламя светильника.
Проснулся внезапно и очень рано. Настроение было паршивым: снова снился уже надоевший сон про валуны. Сию сладко дрых, посвистывая носом, из спальни Учителя доносился раскатистый храп. Вышел пройтись по саду, но птицы в клетках молча дремали, павлины не бродили, покачивая веерами хвостов, по сырой от росы траве. Края широких штанин намокли и холодили босые ноги, пришлось вернуться на засыпанную гравием дорожку. Она привела к той части сада, которая была ближе всего к реке. Из беседки с крышей-куполом и резными столбиками ограждения открывался величественный вид на рассветные багровые воды Манитулоо. Я замер, вглядываясь в даль. Противоположная сторона терялась в утреннем тумане, хотя в Хариндаре Мать рек еще не достигла той ширины, что воспета в легендах. По преданию там, где она впадала в океан, другой берег ее нельзя было увидеть даже обладая зорким оком орла.
Странное место юг нашей империи. За века память о древнем царстве стерлась, но следы былого величия были заметны глазу стороннего наблюдателя. Развалины храмов неведомых богов среди буйной зелени, полустершиеся изображения битв с давно исчезнувшими племенами и народами на стенах нынешних амбаров и складов, дряхлые старики, дребезжащими голосами поющие песни о покинутых городах, поглощенных джунглями... Уклад и ритм жизни, журчащий говор, внешность и одежда местных жителей отличались еле уловимой чуждостью во всем. Южане обладали бревнообразными телами с коротковатыми конечностями. Зажиточные люди разъедались до невиданной, особенно по сравнению с иссохшими как мумии нищими, толщины, что считалось хорошим тоном. Я даже в мыслях давно уже не называл коренастого Учителя Доо «толстяком», насмотревшись на колыхающиеся жиром бока местных икон стиля. Причудливо завитые иссиня-черные волосы и бороды, капризные пухлые губы, длинные ресницы и густые брови... южная красота такая яркая, но такая утомительная для глаз. Аффектированные жесты, богато модулированные интонации, громкие голоса... казалось, жители Танджевура ежемоментно сдают экзамен по актерскому мастерству. Все, от бедного крестьянина до знатного землевладельца (кого только ни встретишь на постоялых дворах), обожали петь, рассказывать сказки и поучительные истории, играть на музыкальных инструментах. В наших странствиях я полюбил щемяще-нежный, с легкой усталой хрипотцой, чуть приглушенной резонатором из сушеной тыквы, голос серпентанги. Эту незатейливую дудочку заклинателей змей мне подарили бродячие торговцы за к месту рассказанный анекдот. На привалах у зажженного костра с удовольствием терзал слух Учителя Доо и навлекал на себя неодобрение окрестных обезьян, швыряющих в спину банановую кожуру... Право же, ночевки под открытым небом у дороги мне были милей, чем этот удобный дом, где каждое слово, каждый жест имели двойное, а то и тройное значение. Я перегнулся через ограждение, собираясь плюнуть вниз.