Долго говорил он так, убеждая нолдоров следовать за ним и, пока не поздно, доблестью своей завоевать свободу и великие владения на востоке; он вторил лжи Мелькора, что валары заманили их сюда и будут держать в плену, дабы люди могли править Средиземьем. Многие эльдары тогда впервые услыхали о Последышах.
— Пусть трудна дорога, — говорил он, — дивным будет конец ее! Проститесь с оковами! Но проститесь и с беззаботностью! Проститесь со слабыми! Проститесь со своими сокровищами! Мы создадим большие! Идите налегке, но возьмите мечи! Ибо нам идти дальше, чем Оромэ, терпеть дольше, чем Тулкасу: мы никогда не откажемся от погони. За Морготом — до края Земли! Война станет нашим уделом — и непримиримая ненависть. Но когда победим и вернем Сильмарилы — тогда мы и только мы будем владеть Меркнущим Светом и царить над блаженством и красотой Арды. Никто не лишит нас этого!
И Феанор поклялся ужасной клятвой. Семеро его сыновей бросились к нему и, стоя бок о бок, дали тот же обет; и кроваво блестели в мерцании факелов клинки их обнаженных мечей. Этой клятвы никто не может нарушить, и никто не должен произносить ее: именем Илуватара клялись они, призывая на свою голову Извечный Мрак, если не сдержат обета; и Манвэ призывали в свидетели, и Варду, и благую гору Таникветиль, клянясь ненавидеть и преследовать до конца Мира валара, демона, эльфа или нерожденного еще человека, или иную тварь, большую или малую, добрую или злую, когда бы ни пришла она в мир — любого, кто захватит, или получит, или попытается укрыть от Феанора или его наследников Сильмарилы.
Так говорили Маэдрос, Маглор и Келегорм, Куруфин и Караитир, Амрод и Амрас — принцы нолдоров; и многие устрашились, слыша ужасные речи. Ибо от такой клятвы нельзя освободиться, и будет она преследовать до конца света и того, кто нарушит ее, и того, кто сдержит. Посему Финголфин и его сын Тургон воспротивились Феанору — и прозвучали злые слова, и снова гнев прилил к остриям мечей. Но вот тихо, как всегда, заговорил Финарфин — он старался успокоить нолдоров, заставить их остановиться и задуматься, пока не содеяно то, чего не изменишь; и так же говорил один из его сыновей, Ородрет. Финрод был на стороне своего друга Тургона; а Галадриэль, воинственная и статная, единственная женщина среди спорящих принцев, желала идти в поход. Она не давала клятвы, но слова Феанора о Средиземье пылали в ее сердце. Не терпелось ей увидеть безграничные просторы и править в них — в собственном владении и по собственной воле. То же думал и сын Финголфина, Фингон: ему тоже запали в душу слова Феанора, хотя самого Феанора он не любил; а за Фингоном, как всегда, пошли Ангрод и Аэгнор, сыны Финарфина. Однако они хранили спокойствие и не перечили отцам.
Наконец, после долгих споров, Феанор взял верх и зажег большую часть собравшихся нолдоров жаждой увидать новые дивные земли. Потому, когда Финарфин вновь стал призывать помешкать и задуматься, поднялся громкий крик: «Нет, идем, идем тотчас!» И Феанор с сыновьями начали готовиться к уходу.
Немногое видели впереди те, кто решился вступить на темный этот путь. Однако все было сделано в величайшей спешке: Феанор влек их вперед, боясь, что сердца их остынут и слова его пропадут втуне; и, как бы ни были горды его речи, он помнил о мощи валаров. Но из Валинора не приходило вестей, и Манвэ безмолвствовал. Он не хотел ни препятствовать Феанору, ни запрещать ему действовать. Ибо валаров опечалили упреки в злых намерениях против эльдаров и не хотели они удерживать никого против воли. Сейчас они наблюдали и ждали, ибо не верилось им, что Феанор сможет подчинить всех нолдоров своей воле.
И впрямь, когда Феанор взялся руководить выступлением нолдоров, начались раздоры. Ибо, хотя Феанор и подвигнул всех на уход, далеко не все согласны были признавать его королем. Куда больше любили они Финголфина с сыновьями — и множество жителей Тириона отказались подчиниться Феанору, даже если и пойдут с ним; так что в конце концов нолдоры пустились в горький свой путь двумя воинствами. Феанор и его сторонники шли впереди, но воинство Финголфина было больше; сам он шел против воли, по просьбе своего сына Фингона, и еще потому, что не хотел оставлять свой народ, страстно желавший уйти, на произвол поспешных решений Феанора. Финголфин не забыл о словах Феанора перед троном Манвэ. Вместе с Финголфином — по тем же причинам — шел Финарфин, но уходил он очень неохотно. Из всех нолдоров Валинора, ставших теперь поистине многочисленным народом, едва десятая часть отказалась отправиться в путь: кое–кто из любви к валарам (прежде всего к Ауле), кое–кто из любви к Тириону и дивным творениям своих рук — но никто из страха перед грозными опасностями пути.