А лобовая атака! Ее таинственная грозность, посильная якобы лишь выдающимся воздушным бойцам, перестала для меня существовать. Но главное то, что после этого боя я стал не таким, каким был еще сегодня утром. Понюхал пороха в бою, глянул смерти, в глаза. А встреча со смертью, какой бы быстротечной она ни была, опаляет человека. После такого свидания он либо становится крепче, либо сдает, слабеет. Все зависит от того, как он морально подготовлен к такому испытанию.
Над аэродромом опустились сумерки. Разорвались и погасли зеленые ракеты, возвещая конец первого дня нашей боевой жизни.
После разбора первого нашего боевого дня мы пошли на ужин.
Столовая находилась недалеко от стоянки самолетов. Палатка с продовольствием и посудой, две походные кухни и разостланные на земле скатерти — вот и все ее убранство. Усаживаясь на земле, летчики подгибали ноги калачиком. Комарья было так много, что казалось, это гудят вражеские самолеты.
За ужином мы узнали, что в прошедшем бою с японской стороны участвовало 120 истребителей, с нашей — 95. Враг потерял 31 самолет, мы — только 12.
Первый шаг сделан.
Совесть — сильнее смерти
Летчики эскадрильи быстро наращивали боевой опыт. Однако во фронтовом небе мы были только что оперившимися птенцами. В своих отрастающих боевых крыльях уже чувствовали упругую силу, но еще далеки были до познания всех тонкостей воздушных схваток.
Враг имел численное преимущество в истребителях и летал большими группами. К тому же все японские летчики прошли школу боев в Китае. Мы же пока могли противопоставить им только неукротимое желание победить и бдительность на земле и в воздухе.
Радио у нас не было. И чтобы противник не застал нас врасплох, мы с рассвета и до темноты почти не вылезали из самолетов. Дежурили. От палящего солнца над кабинами смастерили навесы — подобие зонтов. И сейчас, хотя кругом зной, под полотняной крышей прохладно. Я даже читаю газету.
Ко мне подошел техник Васильев и спросил:
— Нет желания попить холодной водички?
— Откуда она?
— Выкопал погребок. За ночь остыла. И вот уже середина дня, а она ледяная.
С великим наслаждением я напился прохладительного напитка, привезенного за сорок километров с реки Халхин-Гол.
— Хороша водичка, эликсир жизни! Кудесник ты! — с благодарностью сказал я Васильеву.
Вскоре мы поднялись в воздух наперехват вражеских самолетов.
В этом сражении, как и в предыдущих, наш плотный строй сошелся на встречных курсах с таким же плотным строем японских истребителей. Начало битвы напоминало кулачный бой — стенка на стенку. После первой же атаки боевые порядки истребителей рассыпались Гигантский клубок из самолетов, сверкая огнем, забушевал в небе. Потом, словно не выдержав накала, распался и растекся в синеве ручейками.
Мне пришлось преследовать одиночный истребитель. Извиваясь, как вьюн, он ускользал из моего прицела и приближался к государственной границе. Перелетать ее нам не разрешалось. Я торопился с атакой и из-за спешки попал под меткую очередь японца. Это меня разозлило, и я с еще большей решимостью пошел было снова в нападение. И тут, откуда ни возьмись, появился «И-16» под номером «05» и резко помахал крыльями, требуя, чтобы я пристроился к нему. А как же с самураем? Но самолет еще резче качнул крыльями.
Такие сигналы могли подавать только командиры и комиссары эскадрилий и полков. Я пристроился к незнакомцу. Тот сразу же помчался за врагом и открыл по нему огонь. «Не попадешь же, далеко», — мысленно упрекнул я товарища.
Красные и зеленые нити, заструившиеся вокруг противника, заставили его метнуться в сторону. Я за ним, но «И-16» снова резко и коротко махнул крыльями и продолжал полет по прямой.
Не одобряя маневр своего ведущего, я нехотя выполнил его команду. Скорее всего из любопытства, чем подчиняясь: мне, как комиссару, тоже было дано право махать в воздухе крыльями. Верно, у меня не было уверенности, что я, имея это право, поступлю правильно, не выполнив команду этого «И-16».
И действительно, метнувшийся в сторону японец затормозил, уменьшил скорость. Мы же, продолжая полет по прямой, этим воспользовались и настигли его еще до реки. Правда, он оказался чуть в стороне от нас, но стоит немного довернуться — и враг будет в прицеле. И сделать это, как мне казалось, надо быстрее.
К сожалению, мой ведущий не торопился с атакой. И противник, видя, что его пока никто не тревожит, продолжал лететь на всех парах. «Уйдет! — забеспокоился я, увидав впереди зеленую пойму Халхин-Гола. — Чего же медлить?»
И тут случилось, как мне показалось, что-то невероятное, выходящее за мои представления о воздушном бое. «И-16», словно предупреждая вражеского истребителя: «Иду на вы», — помахал крыльями и плавно, демонстративно заложил самолет в глубокий крен в сторону японца. Тот понял — разворот для атаки. И чтобы не попасть под прицельный огонь, круто повернулся на атакующего.
Я заметил, что наш истребитель только сделал крен в сторону японца, а самолет удержал в прямолинейном полете. Это была имитация атаки, ложное движение, тонкая хитрость. И враг клюнул — сам наскочил на прицел истребителя, но в следующее мгновение понял свою оплошность и попытался снова вывернуться. Однако было уже поздно. «И-16» на миг, на очень короткий миг, застыл у него в хвосте. Совсем рядом! Как лезвие кинжала, блеснул огонь, и противник, словно споткнувшись, рухнул прямо в реку.