— Ха, юначина![6] — кричал уже на следующий день Бешняк, вылезая из-под низкого крова лесной хижины, обнимая широкие плечи Проле. — Где ты пропал?
Бешняк почти не изменился с того дня, как они расстались. Тесная военная форма обтягивала его богатырскую фигуру.
— Я здесь, дружище! Видишь, как встретиться довелось?
Они похлопывали друг друга по плечу, шутили. Когда два отряда смешались в лесу, они вышли за хижину и сели на срубленные деревья.
— Здесь однажды Шолая избил хозяина, — сказал Бешняк. — Тот придирался к рабочим, и Шолая посчитал ему ребра. Здесь начал он свою борьбу против всяческого ярма.
Они закурили.
— Расскажи мне о нем, — попросил Бешняк. — Я много о нем слыхал. Что с ним сейчас?
Проле рассказал обо всем, что ему было известно. Рассказал и о последнем подвиге Шолаи на Подове; он знал об этом со слов Мусы и Белицы.
А потом Проле сообщил другу о решении плевичан не навешивать никаких значков.
Бешняк нахмурился, ладонью потер острый подбородок.
— Мужицкая психология, — сказал он. — Главное — свои дома, а вы воюйте. А что Шолая?
— Согласился руководить ими так, как они хотят этого.
— С тобой не хотел пойти?
— Я так и не ставил вопроса. С той поры я там и не был. Но я думаю, придет, я верю в него.
— Правильно, — сказал Бешняк. — Наш путь — его путь.
— Да, — ответил Проле. — Он всю жизнь дрался за свою правду. Плевичане часто оставляли его, и ему приходилось бороться одному. Он поклялся, что будет вести их за собой, чего бы это ему ни стоило. Ждал дня, когда они будут слушаться его. Сейчас он дождался и сделает все, чтобы они всегда шли за ним.
Потом разговор пошел о четниках. Они проговорили до вечера.
— Продолжается то же самое, что началось в апреле, — возмущался Бешняк. — Продажные генералы сидят в четнических штабах. Революция для них — враг номер один, все остальное на втором плане. Чтобы предупредить предательство с их стороны, единственный путь — призывать их по крайней мере на какой-либо союз против немцев. Мы не требуем власти, мы хотим только бороться, и пусть они присоединяются к борьбе. Начинается битва за народ. Наша линия правильная, люди поймут ее и согласятся с ней. Нужно сделать все, чтобы выиграть эту битву без крови. Надо расширять движение, сделать его боевым, а потом можно наступать. Это главное…
Проле слушал и думал: «Чем скорее, тем лучше. Лисицу надо выгнать из норы, чтобы она показала себя. Четники мутят воду, попробуем. Тимотий никогда не поймет нас, а мы его, но битву за народ выиграем мы».
Когда Проле уезжал в тот же вечер, Бешняк обнимал его и говорил:
— Шолае передай от меня большой привет, а ты пиши. Если возьмешь город, достань ему хорошие сапоги, одень своего командира как следует. Ну, счастливого пути!
Луна освещала дорогу, только копыта глухо позванивали да раздавались шаги идущей позади колонны.
XVII
Чья-то сильная рука начала расчетливую игру — борьба шла за плевичан. Пользуясь отсутствием в Плеве отряда Шолаи, прошлой ночью в мусульманский поселок пробралось несколько неизвестных людей. Они убили троих человек, сожгли избу на краю поселка и подожгли несколько стогов. Вскоре загорелась вся деревня. Мусульмане, захватив на скорую руку кое-какие вещи, ринулись на дорогу. Сыновья Хайры, которые уже несколько дней упорно разыскивали Бубало по окрестным лесам, в отместку подожгли несколько стогов пшеницы плевичан и скрылись. До самого утра пламя жевало солому, заполняя котловину Пливы густым приторным дымом. А утром плевичанки побежали к снохе Перушко и, причитая, заставили ее пойти и разыскать отряд Шолаи.
Еще утром Шолая отказался принять кокарду. Весь красный, бешено размахивая рукой, в которой дрожал кнут, приблизился к Дренко.
— Я что тебе скотина, что мне нужно нацепить метку?! — кричал он. — Ты, господская морда, задумал меня одарить, да? Подарок мне преподнести, окрестить меня в четники? Моей голове метка не нужна. Ее и без значка знают. Ты спрашиваешь, кому я принадлежу? Плеве принадлежу! За нее пошел на борьбу, за нее и драться буду! Не касается меня вся эта ваша офицерская белиберда! Сыт я всем этим!