— Вы угадали, Марина Петровна с Черниговщины, — гордо сказал Донцов, будто сам был причастен к этому краю. В двух словах рассказал, как она оказалась в Москве, чем вызвал искреннее сочувствие присутствующих.
Клавдия Сергеевна пригласила всех за стол. На снежно-белой скатерти посреди стола красовалась большая старинная супница. Жена майора выставила на стол кирпичик черного хлеба, твердого, тяжелого, но все сразу оживились.
Майор открыл большую круглую банку американской тушенки и выложил прямо на тарелку. Розовое мясо с прожилками жира заиграло, запахло на всю комнату…
Разговор лился легко, просто. Оказалось, что жена майора, эта молчаливая, с большими, как у совы, глазами дама в гимнастерке, работала в командирской столовой, была там старшей. Она держалась скромно, но Марина поняла, что ей на фронте неплохо, у нее много друзей, есть даже знакомые генералы, и сейчас она снова возвращается на фронт.
— А вы, Марина Петровна, — спросила она, — были партизанкой?
Пришлось сказать правду. Нет, не партизанка. Дом сожгли фашисты, отца повесили, и теперь она будет за него мстить.
— Пусть за нас мстят мужчины, — сказала жена майора, улыбнувшись своему мужу, который сидел сейчас в гимнастерке с расстегнутым воротом, гладко выбритый, пахнущий одеколоном, разомлевший от еды и выпивки. — Разве вы, товарищ капитан, — обратилась она к Донцову, — не в состоянии защитить подругу?
Вопрос был лукавый, чисто женский, с подтекстом, и Донцов слегка смутился. Должен был признаться, что он в большом долгу перед Мариной. Не он ее, а она его защитила, вытянула из беды.
— Вот и повоюйте за нее, капитан, — весело сказал майор и положил на толстый кусок хлеба горку консервированного мяса.
— Действительно, — вдруг перешла на деловой тон жена майора. — Смотрю я на вашу подругу, на вас, Марина Петровна, и душа у меня разрывается. Совсем вы еще ребенок, а столько на вас всего свалилось… — Она резко повернулась к мужу. — Послушай, почему бы тебе не забрать ее к себе? В штаб. Или… — Она с сомнением покачала головой. — Может быть, лучше ко мне, в военную столовую? У нас девушки-официантки живут шикарно. Чистота, покой, культура. Должны же вы, Марина, успокоиться, забыть о своем горе?..
В коридоре позвонили. Клавдия Сергеевна быстро вышла, с кем-то долго шепотом разговаривала, видно, приглашала зайти, потом вернулась и кивком позвала Донцова.
— Кто там? — спросил он, тревожно глядя на нее.
— Валя пришла, маму вашу спрашивает.
— Пусть зайдет сюда.
— Я приглашала, но она стесняется. — Клавдия Сергеевна бросила быстрый взгляд на Марину, которая сидела какая-то поникшая, с плотно сжатыми губами. — Возможно, она вас послушается?
Донцов вышел. Слышно было, как он что-то сказал ей, но тут же, тихо прикрыв дверь, ушел с ней. Марину будто облили ушатом холодной воды. Только что сидел здесь, только что улыбался ей, был таким родным, таким близким, а тут взял и ушел. Оставил одну, с этими малознакомыми людьми. Она знала, что так и будет, она предчувствовала такой конец, и сердце ее болезненно сжималось. Но чтобы так ее бросить, не сказав ни слова…
Перед глазами у нее вдруг пошли красные круги, она почувствовала, что вот-вот расплачется. Невидящим взглядом посмотрела на майора, потом перевела взгляд на его жену. Майор, закурив, степенно разливал по стаканам водку. На его толстой руке кучерявились рыжие волосы…
Марина взяла стакан, глаза ее стали холодными, решительными.
— Так где у вас есть свободное место? — спросила она жену майора.
— Говорю же: в офицерской столовой, — с готовностью ответила черноглазая дама. — Это — тоже война, тоже фронт, но для нас, женщин, должны быть какие-то льготы.
— Мне льгот не нужно, — с легким вызовом сказала Марина.
— О, вы девушка героическая! Тогда я предлагаю, — она подняла свой стакан, — выпить за ваше героическое будущее.
Чокнулись. Выпили. Жена майора сразу же приступила к делу. Вытащила блокнот, карандаш, спросила Маринину фамилию, взяла ее документы — собственно говоря, не документы, а справку от командира отряда Григория Ивановича, — все пересмотрела, все записала как следует. У нее были маленькие холеные руки с маникюром, в ушах сережки, черные волосы гладко зачесаны, как у девушки-подростка. Офицерская гимнастерка из командирской диагонали. Широкий пояс с медной бляхой. Лицо немолодое, под глазами залегли морщинки, но привлекательное, волевое.