— Вы прошли Королевским путём, радость моя. Только особы королевской крови могут по нему ходить; а вы стали особами королевской крови с тех пор, как меня избрали Королём Земли эльфов — примерно месяц назад. Они прислали сразу двух послов — убедиться, что я получил их приглашение стать новым Королём. Один из послов был Принцем, так что он тоже мог пройти по Королевской дороге и оставаться невидимым для всех, кроме меня. Другой был Бароном; ему пришлось путешествовать по обычной дороге, и я думаю, что он даже ещё не прибыл.
— А мы сейчас далеко от дома? — спросила Сильвия.
— Всего за тысячу миль, моя радость, считая от той калитки, которую вам отпер Садовник.
— За тысячу миль! — повторил Бруно. — А могу я съесть одну?
— Что-что, маленький проказник? Съесть милю?
— Да нет, — сказал Бруно, — я хочу съесть одну… ягоду.
— Хорошо, малыш, — сказал отец. — Съешь, и ты узнаешь, на что похоже удовольствие; ведь все мы, как безумные, ищем удовольствия, а наслаждаемся им с такой печалью!
Бруно мигом подбежал к стене и сорвал какой-то плод, по форме напоминающий банан, а по цвету — клубнику. С сияющим видом мальчик принялся его уплетать, однако по мере исчезновения фрукта у него во рту выражение радости на лице малыша странным образом исчезало; и когда от плода совсем ничего не осталось, выглядел Бруно совершенно расстроенным.
— У него совсем нет вкуса! — пожаловался он, садясь на колено к отцу. — Я ничего не почувствовал во рту! Это просто… Как это называется, Сильвия?
— Это облом, — мрачно ответила Сильвия. — Они что, все такие, а, папа?
— Они все такие для вас, дорогие мои, потому что вы пока ещё не жители Земли эльфов. Но для меня они все настоящие.
Бруно страшно заинтересовался.
— Я попробую другой, — сказал он, спрыгнув с колена Короля. — Там что-то такое красивое, полосатое, как радуга! — И он побежал туда.
Тем временем Сказочный король и Сильвия беседовали друг с другом, но такими тихими голосами, что до меня не долетало ни слова. Поэтому я пошёл с Бруно, который срывал и поедал плод за плодом, один краше другого, в тщетной надежде обнаружить такой, который имел бы вкус. Я и сам попытался нечто сорвать — но это было всё равно что хватать жменями воздух, и вскоре я оставил попытки и вернулся к Сильвии.
— Погляди-ка хорошенько вот на это, моя дорогая, — говорил старик, — и скажи мне, как тебе нравится.
— Очень-очень нравится, — восхищённо воскликнула Сильвия. — Бруно, иди сюда, посмотри!
И она подняла руку, в которой держала это, чтобы показать Бруно на свет — медальон в форме сердца, выточенный, казалось, из цельного драгоценного камня глубокого синего цвета, висящий на тонкой золотой цепочке.
— Красиво, — сдержанно отметил Бруно и тут же начал вслух читать какие-то слова, выгравированные на Медальоне. — Все… будут… любить… Сильвию, — вот что у него в конце концов получилось. — Это и так ясно! — воскликнул он, обхватив руками Сильвию за шею. — Сильвию любят все!
— Но мы-то любим её больше всех, правда, Бруно? — сказал старый Король, убирая Медальон. — А теперь, Сильвия, взгляни сюда. — И он показал ей свою ладонь, на которой лежал медальон малинового цвета и точно такой же формы, как предыдущий синий, тоже нанизанный на тонкую золотую цепочку.
— Ещё красивее! — воскликнула Сильвия, в умилении всплеснув ручками. — Смотри, Бруно!
— И на этом что-то написано, — сказал Бруно. — Сильвия… будет… всех… любить.
— Видишь разницу? — сказал отец. — Разные цвета и разные надписи. Выбери один из них, дорогая моя. Какой тебе понравился больше, тот я тебе и отдам.
Задумчиво улыбаясь, Сильвия несколько раз прошептала про себя прочитанные слова и, наконец, решилась.
— Очень приятно, когда все тебя любят, — сказала она, — но любить других самой — ещё лучше! Можно мне взять Красный медальон, папочка?
Отец не сказал ничего, однако я видел, что его глаза увлажнились слезами, когда он склонил голову и прижался губами к её лобику в долгом прочувственном поцелуе. Затем он разъединил концы цепочки и показал ей, как крепить Медальон на шее и скрывать цепочку под воротничком.
— Это чтобы ты не потеряла его, понимаешь? — сказал он, понизив голос. — Не все должны его видеть. Запомнила, как это делается? — И Сильвия кивнула в ответ.
— А теперь, дорогие мои, вам настало время возвращаться, а то они хватятся вас, и у бедного Садовника будут неприятности!
И снова всего меня заполонило чувство чудесного, когда я попытался представить, как же это мы ухитримся отсюда выйти — а ведь я счёл само собой разумеющимся, что где пройдут дети, там и я смогу пройти — но их-то головы не посетило ни тени замешательства, пока они обнимали и целовали отца, вновь и вновь повторяя:
— До свиданья, милый папочка!
А затем, неожиданно и быстро, на нас как бы надвинулась темнота полночи, и сквозь мрак резко прорвалась дикая бессмысленная песня:
— Это был я! — воскликнул Садовник, выглянув из полуоткрытой калитки и уставившись на нас, ожидающих на дороге, когда кто-нибудь впустит. — И я не знаю, что я бы сделал, если бы он не убрался, вот как пить дать!
Говоря так, Садовник полностью распахнул дверь, и мы, слегка ослеплённые и сбитые с толку (по крайней мере, я) резким переходом из полумрака вагона к яркому дневному свету, вышли на железнодорожную платформу станции Эльфстон.
Облачённый в изысканную ливрею лакей выступил вперёд и почтительно прикоснулся рукой к своей шляпе.
— Карета ждёт вас, миледи, — сказал он, принимая у неё шаль и прочую мелочь, с которой она не расставалась в поезде; а леди Мюриэль,[23] подав мне руку и с милой улыбкой пожелав спокойной ночи, последовала за ним.
С каким-то чувством пустоты и одиночества я направился к багажному отделению, откуда уже выносили чемоданы; отдав указания отправить мои короба вслед за мной, я двинулся пешком к Артурову жилищу, и вскоре сердечные приветствия моего старого приятеля и уютная теплота весело освещённой маленькой гостиной, куда он меня провёл, заставили меня позабыть о досадных мелочах.
— Тесновато, как видишь, но вполне достаточно для нас двоих. Садись вон в то кресло, дружище, и давай-ка ещё раз поглядим друг на друга! Ха! У тебя порядком изнурённый вид! — И строгим профессиональным тоном он продолжал: — Предписываю озон, quant. suff.[24] Развлечения в обществе, fiant pilulae quam plurimae;[25] принимать за пиршественным столом три раза в день.
— Но доктор! — запротестовал я. — Общество не принимает по три раза в день!
— И это всё, что ты знаешь об обществе? — весело отозвался молодой доктор. — В гостях: теннис на лужайке, в три часа дня. В гостях: званый чай, в пять часов вечера. В гостях: музицирование (здесь, в Эльфстоне, обедов не дают), в восемь часов вечера. Экипажи к десяти, и по домам!
Я вынужден был признать, что звучит это весьма привлекательно. А заодно похвастался:
— А я уже кое-что узнал о вашем женском обществе. Некая здешняя леди ехала со мной в одном вагоне.
— Как она выглядела? Я, возможно, угадаю, как её зовут.
— Её зовут леди Мюриэль Орм. А насчёт «выглядела» — так я нашёл её очень красивой. Ты её знаешь?
— Да, я её знаю. — Строгий доктор слегка покраснел, добавив: — Согласен с тобой. Она действительно красива.
— Она совершенно завладела моим сердцем, — озорно продолжал я. — Мы говорили о…
— Приглашаю отснедать! — перебил меня Артур, с видимым облегчением увидав, что служанка внесла поднос.
После ужина он твёрдо пресекал все мои попытки вернуться к разговору о леди Мюриэль, пока вечер в конце концов не перешёл в ночь. А потом, когда мы сидели, глядя в пламя камина, и наша беседа выдохлась, он вдруг сделал торопливое признание.
23
Главная героиня романа носит титул «леди», поскольку она, как будет видно дальше, дочь графа. В таком случае титул «леди» всегда предшествует её имени и сохраняется на всю жизнь — даже после замужества за нетитулованным супругом.