Чем дольше я размышлял над этим невероятным приключением, тем безнадёжнее запутывался,[69] и с огромным облегчением разглядел я на дороге Артура, в компании которого и отправился в Усадьбу, чтобы выяснить, какие же новости принёс телеграф. Пока мы шли, я рассказал ему, что произошло на станции, однако о своих дальнейших приключениях счёл за лучшее умолчать и на этот раз.
Когда мы вошли, граф сидел в одиночестве.
— Очень рад, что вы забрели составить мне компанию, — приветливо сказал он. — Мюриэль отправилась в постель — на неё сильно подействовала эта ужасная сцена, а Эрик поспешил в гостиницу собирать вещи, чтобы выехать в Лондон утренним поездом.
— Так он получил долгожданную телеграмму, — высказал я предположение.
— А вы не знаете? О, я и забыл — она пришла, как только вы увели детей со станции. Всё в порядке: Эрик получил назначение, и теперь, поскольку у них с леди Мюриэль всё сговорено, у него осталось в городе только одно дело, с которым нужно покончить.
— Что вы имеете в виду под словом «сговорено»? — Сердце моё упало, когда я задал этот вопрос, ибо тут же подумал о разбитых надеждах Артура. — Вы хотите сказать, что они обручились?
— Они и были обручены — в определённом смысле — уже года два, — спокойно произнёс старик. — Вернее, Эрик получил моё слово признать помолвку, как только он сможет обеспечить себе постоянную и прочную жизненную стезю. Я не мог бы быть счастлив, если бы моя дочь вышла замуж за человека без цели в жизни — я хотел сказать, без цели, за которую стоит умереть!
— Надеюсь, они будут счастливы, — произнёс чужой голос. Говорящий находился, несомненно, в комнате, но я не слышал, чтобы дверь отворялась, и в недоумении я огляделся вокруг. Граф, казалось, удивился не менее моего.
— Кто это сказал? — вырвалось у него.
— Я это сказал, — ответил Артур, поднимая на нас усталое, осунувшееся лицо. Казалось, свет жизни угас в его глазах. — Позвольте мне пожелать счастья и вам, мой друг, — глядя графу в глаза, добавил он тем же глухим голосом, который так нас поразил.
— Благодарю, — просто и сердечно ответил старик.
Наступило молчание; я поднялся, уверенный, что Артуру хотелось одиночества, и пожелал нашему доброму хозяину спокойной ночи. Артур протянул ему руку, но не сказал ничего, и ничего не говорил вплоть до той минуты, как мы оказались дома и зажгли свечи в моей спальне. Только тогда он произнёс, больше обращаясь к себе самому, чем ко мне:
— У каждого сердца — собственная скорбь. Только теперь я понял смысл этих слов.
Несколько последующих дней прошли достаточно скучно. Мне больше не хотелось посещать Усадьбу одному, а тем более предлагать Артуру сходить со мной — казалось, лучше уж подождать, пока Время, этот кроткий лекарь наших тягчайших скорбей, не поможет ему оправиться от первого удара разочарования, которое загубило его надежды.
Дела, однако, вскоре потребовали моего присутствия в Лондоне, и я объявил Артуру, что вынужден на время его покинуть.
— Но я надеюсь вернуться сюда в течение месяца, — добавил я. — Поживём ещё вместе. Не думаю, что одиночество будет тебе полезно.
— Нет, одиночества, да ещё здесь, я долго не вынесу, — сказал Артур. — Но не беспокойся обо мне. Сейчас мне ничто уже не препятствует принять должность в Индии, которую мне давно предлагают. Надеюсь, что вдали отсюда я найду то, ради чего стоит жить, а в настоящее время ничего не вижу. «Здесь берегу я жизнь, как Божий дар, от зла греха, но не заботит смерть!»
— Вот-вот, — подхватил я, — твой тёзка был поражен столь же тяжким ударом судьбы и пережил его.
— Много более тяжким, чем в моём случае, — возразил Артур. — Женщина, которую он любил, оказалась вероломной.[70] Подобного пятна не останется на моей памяти о… о… — Не в силах произнести имя, он торопливо продолжал: — Но ты-то вернешься сюда, ведь так?
— Да, я ещё обязательно ненадолго сюда вернусь.
— Возвращайся, — сказал Артур, — и потом напиши мне о наших друзьях. Я пришлю тебе свой адрес, когда обоснуюсь на месте.
ГЛАВА XXIV
Праздник в честь Лягушек
Не прошло и недели с того дня, как мои маленькие волшебные друзья явились в образе Детей, а я совершал прощальную прогулку по лесу в надежде вновь повстречать их. И стоило мне прилечь на ровном месте, на мягкой траве, как «фееричное» настроение оказалось тут как тут.
— Пригните пониже ухо, — зашептал Бруно, — и я скажу вам секрет! Мы устраиваем праздник в честь Дня Рождения Лягушек — а ещё мы потеряли Ребёнка!
— Какого ребёнка? — спросил я, ошарашенный этой мешаниной новостей.
— Королевиного ребёнка, какого ж ещё! — ответил Бруно. — Ребёнка Титании. Мы все очень расстроены, а Сильвия, она… она так расстроена!
— А как она расстроена? — с озорством спросил я.
— Как три четверти ярда! — с замечательной важностью ответствовал Бруно. — Я и сам немного расстроен, — добавил он, прикрывая глаза и вздымая брови, чтобы не показалось, будто он собирается рассмеяться.
— Вы хоть пытаетесь его найти?
— Да… Солдаты повсюду его ищут — бегают тут и там, везде.
— Солдаты? — вырвалось у меня.
— Ну да, солдаты! — подтвердил Бруно. — Когда не нужно ни с кем воевать, солдаты выполняют разную мелкую работёнку.
Ничего себе «разная мелкая работёнка» — поиски Королевского Дитяти!
— Но как вас угораздило его потерять? — не отставал я.
— Мы положили его в цветочек, — объяснила Сильвия, присоединившаяся в эту минуту к нам. Её глаза были полны слёз. — Только в какой, не можем вспомнить!
— Она говорит, мы положили его в цветочек, — вмешался Бруно, — потому что не хочет, чтобы меня наказывали. Но ведь это я положил его туда. Сильвия в это время собирала о-диванчики.
— Давайте я помогу вам в ваших поисках, — предложил я. Тут же мы с Сильвией предприняли «поисковую экспедицию» среди окрестных цветов, но никакого Ребёнка не обнаружили.
— А где же Бруно? — поинтересовался я, когда мы прервали поиски.
— Сбежал в ту ямку, — ответила Сильвия, — побаловать маленького Лягушонка.
Я стал на четвереньки, чтобы разглядеть его там, куда указывала Сильвия, потому что мне сделалось не на шутку любопытно, как балуют лягушат. Порыскав с минуту глазами, я увидел Бруно, сидящего на краю ямки вместе с малюсеньким Лягушонком. Вид у Бруно был безутешный.
— Что случилось, Бруно? — спросил я, подмигнув ему, когда он поднял на меня глаза.
— Не могу больше его баловать, — страдальческим голосом ответил Бруно. — Он не говорит, чего бы ему ещё хотелось! Я уже показал ему всю заячью капусту и живого червяка, но он ничего мне не сказал! Ну, чего бы ты ещё хотел? — закричал он прямо в ухо Лягушонку, но малютка сидел не двигаясь и не обращал на Бруно ни малейшего внимания. — Мне кажется, он глухой, — заключил Бруно и со вздохом отвернулся. — И вообще, пора устраивать Театр.
— А кто будет у вас зрителями?
— Лягушки, кто ж ещё, — ответил Бруно. — Но они пока не пришли. Желают, чтобы их тащили как баранов.
— А может, чтобы не терять времени, — предложил я, — мы с Сильвией обойдём вокруг и поприводим Лягушек, пока ты будешь сооружать Театр?
— Отличный план! — обрадовался Бруно. — Но где же Сильвия?
69
«Сверхкритичный читатель», вероятно, выскажет недоумение: дескать, в вышеописанных сценах люди двигаются задом наперёд, а вот слова, произносимые ими, звучат как положено, не наоборот. То же и с отдельными фразами: за первым словом следует второе, третье и так далее, но не в обратном порядке. Но читателю следует вспомнить, что при запуске часов «обратным ходом» Учитель предрекал всего лишь обратный ход событий, то есть неких элементарных актов, далее, вероятно, не делимых на составные части. Произнесение законченной фразы следует, очевидно, считать таким событием.
70
«Тёзка» — это король Артур, супруга которого, королева Гиневера, изменила ему с рыцарем Ланселотом. Выше Артур цитирует прощальный монолог короля Артура, обращённый к жене, из четвёртой «королевской идиллии» Теннисона «Гиневера».