Мигель кивнул.
— Мы тоже когда-нибудь станем братьями. И жить стараемся по божьим заветам, хоть это и нелегко, и тоже хотим быть хорошими. Только…
— Нельзя решать жизненные вопросы силой, — непререкаемо заявил Кетзалкотл. — Насилие — это зло. Помиритесь немедленно.
— А то вы нас уничтожите, — сказал Мигель. Он опять пожал плечами и взглянул на Фернандеса. — Ладно, senor. Доказательства у вас веские, против них уже не поспоришь. Аl fin,[11] я согласен. Так что же нам делать?
Кетзалкотл повернулся к Фернандесу.
— Я тоже, сеньор, — со вздохом сказал тот. — Вы, конечно, правы. Пусть будет мир.
— Пожмите друг другу руки. — Кетзалкотл просиял. — Поклянитесь в вечной дружбе.
Мигель протянул руку. Фернандес крепко пожал ее. Они переглянулись с улыбкой.
— Видите, — сказал Кетзалкотл одобрительно. — Это совсем не трудно. Теперь вы друзья. Оставайтесь друзьями.
Он повернулся и пошел к своему летающему блюдцу. В гладком корпусе плавно открылась дверь. Кетзалкотл обернулся.
— Помните, я буду наблюдать за вами!
— Еще бы, — откликнулся Фернандес. — Adios, senor.[12]
— Vaya con Dios,[13] — добавил Мигель.
Дверь закрылась за Кетзалкотлом, как будто ее и не было, летающее блюдце плавно поднялось в воздух и мгновение спустя исчезло, блеснув, как молния.
— Так я и думал, — сказал Мигель, — полетел в направлении los Estados Unidos.
Фернандес пожал плечами.
— Ведь был момент, когда я думал, что он скажет что-нибудь толковое. Он прямо напичкан всякой мудростью — это уж точно. Да, нелегкая штука жизнь.
— О, ему-то легко, — сказал Мигель. — Он не живет в Соноре. А мы живем. Моей семье еще повезло, у нас есть колодец. А тем, у кого нет, приходится тяжело.
— Жалкий колодец, — сказал Фернандес. — Но, как он ни плох, он мой.
Разговаривая, он скручивал сигареты. Одну отдал Мигелю, другую закурил сам. Молча покурили и молча разошлись.
Мигель вернулся на холм к своему бурдюку. Он отпил большой глоток, крякнул от удовольствия и огляделся вокруг. Его нож, мачете и ружье были разбросаны по земле неподалеку. Он подобрал их и проверил, заряжено ли ружье.
Потом осторожно выглянул из своего укрытия. Пуля врезалась в камень у самого его лица. Он тоже выстрелил.
После этого наступило молчание. Мигель отпил еще глоток вина. Взгляд его упал на сорокопута: из клюва птицы торчал хвостик ящерицы. Возможно, тот самый сорокопут доедал ту же ящерицу.
Мигель тихонько окликнул его:
— Senor Птица! Нехорошо уничтожать ящериц. Очень нехорошо.
Сорокопут поглядел на него бисерным глазом и запрыгал прочь. Мигель поднял ружье.
— Перестаньте есть ящериц, senor Птица, или я убью вас.
Сорокопут бежал через линию прицела.
— Неужели вам непонятно? — ласково спросил Мигель. — Это же так просто.
Сорокопут остановился. Хвост ящерицы окончательно скрылся в его клюве.
— Вот то-то и оно, — сказал Мигель. — Как бы мне узнать, может ли сорокопут не есть ящериц и остаться в живых? Если узнаю — сообщу вам, amigo.[14] А пока идите с миром.
Он повернулся и снова направил ружье на ту сторону поляны.
Авессалом
Джоэл Локк затемно вернулся из университета, где возглавлял кафедру психодинамики. Он незаметно проскользнул в дом через боковую дверь и остановился, прислушиваясь, — высокий сорокалетний человек со стиснутыми губами; в уголках его рта затаилась язвительная усмешка, серые глаза были мрачны. До него донеслось гудение преципитрона. Это означало, что экономка Эбигейл Шулер занята своим делом. С едва заметной улыбкой Локк повернулся к нише, открывшейся в стене при его приближении.
Гравилифт бесшумно поднял его на второй этаж. Наверху Локк передвигался с удивительной осторожностью. Он сразу подошел к последней двери в коридоре и остановился перед ней, опустив голову, с невидящими глазами. Ничего не было слышно. Чуть погодя он открыл дверь и шагнул в комнату.
Мгновенно его вновь пронизало, пригвоздило к месту ощущение неуверенности. Однако он не поддался этому ощущению, только еще крепче стиснул зубы и стал оглядываться по сторонам, мысленно приказывая себе нс волноваться.
Можно было подумать, что в комнате живет двадцатилетний юноша, а не восьмилетний ребенок. Повсюду в беспорядке валялись теннисные ракетки вперемешку с грудами магнитокниг. Тиаминизатор был включен, и Локк машинально щелкнул выключателем, но тут же насторожился. Он мог поклясться, что с безжизненного экрана видеофона за ним наблюдают чьи-то глаза.