Я моральный урод, и вот несколько весомых тому доказательств.
10 Фактов, свидетельствующих о моем моральном уродстве1. Я способна с одной подружкой за глаза злобно обсудить другую, а потом с той, другой, первую.
2. Я сто раз хотела перечислить деньги на счет какого-нибудь детского дома, но так ни разу и не перечислила, поскольку всегда выясняется, что свободные деньги уже потрачены на туфли и тушь.
3. Я ненавижу красивых женщин.
4. На прошлой неделе я соврала одной приятельнице, что ей идет то вульгарное расклешенное пальто, хотя на самом деле она выглядела в нем, как харьковская продавщица табачного киоска.
5. Также на прошлой неделе я соврала родителям, что у меня нет денег, и они наскребли мне сто пятьдесят евро. А на самом деле деньги у меня были, к тому же мне уже тридцать один год.
6. Я не умею готовить, но люблю производить впечатление хорошей хозяйки. Поэтому частенько покупаю в кулинарии готовые котлетки и пельмени ручной лепки и выдаю их за свои собственные. Мужчины восхищаются, а я и глазом не моргну.
7. Однажды я невесть зачем сказала одной подружке, что бегаю по утрам, хотя сама сроду не вставала раньше полудня. И вот теперь она, вдохновленная моей силой воли, и в самом деле бегает по утрам. Ну а я по-прежнему сплю до полудня.
8. Мне тридцать один год, а мой материнский инстинкт все еще не проснулся.
9. Когда подружки рассказывают мне о своих сумасшедших романах, в то время как я одинока и заброшена, я не могу искренне за них порадоваться, хотя и делаю вид.
10. Иногда мне кажется, что я полное ничтожество, и это вовсе не игривое кокетство.
* * *Вот, с кем мне хотелось бы переспать: Антонио Бандерас, Джонни Дэпп, Дэвид Бекхэм, Сергей Безруков, тот тип, что ведет занятия по тай-бо в моем спортклубе (в котором я, к слову сказать, не появлялась уже два с половиной месяца), тот тип, с которым я познакомилась пару недель назад в ночном клубе, и он пообещал позвонить, но так и не позвонил, Леонардо Ди Каприо, Брэд Питт и мой начальник, Максим Леонидович Степашкин. О последнем надо бы сказать отдельно. Чтобы вы ненароком не подумали, что сей монстроподобный тип и в самом деле является объектом моей тайной страсти.
Скорее наоборот: более антисексуального персонажа мне встречать не доводилось. Просто так уж вышло, что от природы я любопытна (иногда не в меру). Мне элементарно интересно: как удовлетворяют свои физиологические потребности такие люди, как наш Максим Леонидович? Он ведь не умеет ни кокетничать, ни тонко намекать, ни говорить комплименты — в общем, в его поведении, похоже, нет ни одной уловки соблазнителя.
И все же даже в таких людях, наверное, заложен половой инстинкт.
Хотя если бы кто-нибудь мне сказал, что Максим Леонидович размножается методом опыления, я не слишком бы удивилась. Потому что и сама подозревала давно, что мой босс — человекоподобный гуманоид, прибывший на нашу планету с целью доведения до белого каления мирных землян.
Иногда — как правило, это происходит в непролазной пробке или душной давке метрополитена — я, похихикивая, об этом размышляю. Представляю, что в один прекрасный день Степашкин вдруг пригласит меня на романтический ужин. Да знаю я, знаю, что это неправдоподобно. И все-таки мне нравится неторопливо прикидывать — а что же случилось бы после того, как шампанское было бы выпито, деликатесы полупереварились, а зажженные для антуража свечи оплавились бы и потухли? Ясен пень, что за самим ужином мы бы беседовали исключительно о новой рекламной политике газеты и о том, как бы хоть немножко повысить тиражи. Не могу представить, как бы этот офисный сухарь перешел от деловой беседы к наступательно-эротической операции. Пригласил бы меня к себе? Покашливая и пряча глаза, напросился на вечернюю чашечку кофе?
А потом — неужели он бы забился в уголок дивана и пугливо ждал моей инициативы?
Хотя вот моя лучшая подружка Лера уверена, что как раз такие с виду приличные тихони в постели оказываются истинными секс-монстрами.
«Понимаешь, им большую часть времени приходится сдерживать свои эмоции, — объясняет она, — казаться холодными и деловыми. Так что накопившуюся энергию они могут выплеснуть только в постели. Поэтому с такими типами надо быть поосторожнее. А то придет, весь из себя приличный, в галстучке, принесет пять гвоздик, а потом набросится и порвет, как Тузик грелку. И ты потом неделю будешь передвигаться семенящими шажками и шейным шарфиком кокетливо скрывать засосы!»
Лерка — не теоретик-пустобрех. Как-то раз еще в студенческие годы она пригласила в гости главного отличника нашего курса — серьезного сутуловатого паренька, у которого уже в двадцать лет были проработаны темы для кандидатской, а впоследствии и докторской диссертации. Леркины мотивы были вполне невинными — она рассчитывала, что отличник поможет ей написать реферат по теории литературы. А у него на сей счет была своя теория. Что там у них произошло — об этом во всех подробностях я так и не узнала. Факты таковы: на следующий день Лерка появилась на занятиях подозрительно взбудораженная, с горящими глазами и ярким румянцем во всю щеку. Она беспричинно хихикала, понизив голос, говорила, что у нее «там» все болит, и что она таких бешеных, как отличник этот, никогда не встречала. Ах да, и то, что в ее квартире теперь не осталось мест, где они бы не отметились. «И в ванной, — твердила она, — и на подоконнике!»
Отличник потом долго ей звонил, но Лерка никогда больше его в гости не приглашала.
Жалко, что я не могу рассказать ей про свою (не эротическую, а скорее юмористическую) фантазию, в которой фигурирует Максим Леонидович. Я точно знаю, что в противном случае она обзовет меня сдвинутой и потом еще долго будет меня этим поддразнивать.
* * *— Я простудилась, — прохрипела я в телефонную трубку, — собиралась пойти на работу, уже встала, но потом решила померить температуру… и что вы думаете, тридцать восемь!
— М-да? — недоверчиво спросил мой начальник, главный редактор газеты «Новости Москвы» Максим Леонидович Степашкин.
— Наверное, меня в метро заразили. Вчера была такая давка, и один противный тип все время норовил в мою сторону чихнуть, — вдохновенно врала я, — так жалко, а я ведь собиралась закончить материал о гастарбайтерах.
Здесь по правилам этикета следовало бы сокрушенно вздохнуть, что я с превеликим удовольствием и сделала.
— Хотя с другой стороны… Никто не пострадает, если материал я закончу завтра! Думаю, в таком случае он будет даже более весомым и свежим.
— Более весомым и свежим, — нараспев повторил Максим Леонидович, и его угрожающая интонация ничего хорошего не сулила, — вы рассчитываете, что уже к завтрашнему дню будете здоровы?
— Зуб даю! — звонко прокричала я, даже забыв об имитации предсмертного хрипа.
— Сдается мне, Александра, что вы опять взялись за старое, — вздохнул шеф, — а я-то думал, что вы созрели для должности моего заместителя.
— Разве я дала хоть один повод в этом усомниться? — обиженно поинтересовалась я.
И это была чистая правда. С тех пор, как на двери моего кабинета появилась табличка «Заместитель главного редактора», меня словно подменили. Я почти перестала опаздывать на работу, и больше не выбрасываю в мусорную корзину факсы, которые мне попросту лень читать. И мой обеденный перерыв никогда не затягивается больше, чем на полтора (ну хорошо, два с половиной — но это было всего пару раз, в горячее время рождественских распродаж) часа.
— Пока не давали, — неохотно согласился Степашкин, — но с таким заместителем, как вы, невозможно расслабиться. Я все время жду от вас подвоха.
— Я тоже живой человек, — разозлилась я, — и имею полное социальное право на грипп!!
— Ладно, вам виднее, — Максим Леонидович вздохнул так тяжело, словно это он, а не я, играл роль смертельно больного, — ступайте, куда хотите. Не знаю, куда вы уж собрались вместо работы, по магазинам или на свидание. Но учтите, если завтра на моем столе не будет обещанной статьи… Уволю!