Хань затруднялся дать отцу Чонина какую-нибудь определённую характеристику и не мог однозначно определить его ни как хорошего человека, ни как плохого. Зато в одном Хань не сомневался: каким бы ни был отец Чонина, он всё равно любил своего сына. Поэтому, когда все узнали подноготную серии терактов, его ассистент и ещё несколько чиновников из министерства мигом оказались в гостях у госслужб с весьма печальными перспективами на ближайшее будущее. И вот тогда-то отец Чонина сам навестил Ханя и разрешил ему заняться синтезированием.
У закрытой биокамеры в этот вечер Хань остался один. Остальные разошлись по домам, чтобы немного отдохнуть. Хань остался, потому что уже месяц фактически жил рядом с биокамерой. Даже диван перетащил и поставил у длинной стенки, чтобы была возможность дотянуться рукой до чехла биокамеры.
Собственно, биокамеру поставили в зале с криокамерами из опасений, что Чонин может не перенести длительную транспортировку. Сначала долго спорили, а потом просто установили биокамеру рядом с криокамерой, сведя тем самым транспортировку к минимуму. Ну и поскольку остальные криокамеры на уровне пустовали, то им разрешили устроить лабораторию прямо на месте.
От монитора Ханю всё-таки пришлось отвлечься, потому что сработал звуковой сигнал. Это означало, что в лабораторию кто-то заглянул. Хань догадывался, кто же это. И убедился в своих предположениях, различив маленькую фигурку за матовой перегородкой, отделявшей временную лабораторию от большей части зала с криокамерами.
— Привет, Солли.
Она кивнула ему, прижала к груди плюшевого медвежонка и подошла к биокамере. Привычно уже уселась на подушку на полу и прикоснулась левой ладонью к стенке биокамеры.
Хань стиснул в руке карандаш с такой силой, что сломал его. В который раз боролся с искушением. Ему так хотелось попросить Солли: “Скажи ему, что я его люблю”. Нестерпимо хотелось. Но приходилось ограничиваться нейтральным:
— Передай привет от меня. Как всегда. Хочешь перекусить?
— Пить, — выдержав долгую паузу, тихо ответила Солли. Погладила стенку биокамеры кончиками пальцев, поднялась с подушки и подошла к столу Ханя, чтобы взять у него бутылку с водой. Сделав пару глотков, бутылку она ему вернула, но тут же недовольно наморщила носик.
— Что? — забеспокоился Хань.
Солли двумя пальцами потянула его за полу измятого больничного халата и безжалостно сообщила:
— Ты грязный.
Хань немного смущённо потёр подбородок и неохотно подумал, что ему и впрямь стоило бы пару часиков поотмокать в ванне, побриться и влезть в чистую одежду. Только отлипать от монитора он опасался.
— Я побуду тут, — утешила его Солли, словно прочла мысли. Хотя, скорее всего, именно это и сделала. Точнее, прочла намерения и настроение, если верить Бэкхёну. Бэкхён одержимо играл с Солли в различные игры в попытках выяснить пределы её способностей. И он пришёл к выводу, что Солли всё-таки эмпат. Чем-то большим это становилось исключительно по отношению к Чонину. Суждениям Бэкхёна Хань доверял, поскольку тот возился с дельфинами, а дельфины владели и эмпатией, и телепатией сразу, так что Бэкхёну было с чем сравнивать.
— Разве сегодня ты не едешь с Бэкхёном?
— Завтра. Сегодня я с папой.
Хань не особенно вникал в свару Чанёля и Бэкхёна по поводу Солли, так что не понимал до конца принцип делёжки времени. Просто отметил для себя, что Солли то Бэкхён забирает к себе на ночь, то Чанёль, а в остальное время она ночует в лаборатории. Дни в лаборатории она проводила по умолчанию, но никому не мешала. Солли могла говорить, но предпочитала молчать. Если поначалу фразы давались ей с трудом — полноценные фразы, а не отдельные слова, то сейчас она говорила вполне связно. Но всё равно мало. И привычка переходить на жесты осталась у неё до сих пор.
— Со временем пройдёт, — подытожил Чунмён как-то, — хотя она всегда будет бурно жестикулировать во время разговора.
Неделю назад Солли принесла в лабораторию старый плеер Чонина, положила на стол перед Ханем и требовательными жестами велела включить, чтобы музыка играла громко.
— Это он тебя попросил? — поинтересовался у неё Хань, пока возился с компьютером, подключая к нему плеер и настраивая звук для нужной громкости.
— Нет. Но, может быть… будет меньше больно.
Хань тогда замер на месте, а потом возился вдвое дольше с плеером, чем требовалось, потому что руки тряслись. И предательски дрожали губы. И он не представлял, как ему вообще смотреть Солли в глаза. И Чонину, когда тот покинет биокамеру. Если. И если Хань не справится, то получится, что всё это ещё и зря было. Получится, что Хань напрасно мучил человека. Мучил любимого человека. Мучил при том, что обещал не мучить, но обещание превратилось в ложь.
Ханя частенько подмывало спросить у Солли, ненавидит ли его Чонин. Но он не мог. Такие вещи стоило спрашивать прямо. Придётся потерпеть и спросить потом — у самого Чонина. Быть может. Если Ханю удастся сделать всё правильно и без ошибок. На этот раз.
Оставив Солли с Чонином и уже привычно включив музыку, Хань всё же метнулся в душ, кое-как привёл себя в порядок и влез в чистую одежду, а когда вернулся в лабораторию, застал там Бэкхёна. Солли уже спала на подушках у биокамеры, обняв Тэдди, а Бэкхён как раз аккуратно поправлял одеяло. Покончив с этим, он подошёл к Ханю и кивнул в сторону перегородки. Они вышли в зал, бесшумно прикрыв за собой дверь, хотя в негромких звуках музыки слабый шум терялся, и можно было не слишком осторожничать.
— Я думал, ты завтра заберёшь Солли к себе.
— Угу. Я не за Солли. Я к тебе. — Бэкхён повернулся к ровным рядам криокамер и чуть ссутулился. Хань терпеливо ждал. К любым сомнениям он был готов — не первый раз, но Бэкхён его удивил.
— Ты в самом деле хочешь вернуть его?
— С чего вдруг…
— Хён, я серьёзно. Ты в самом деле так сильно хочешь его вернуть?
— Я не могу отпустить его, — едва слышно отозвался Хань. — Просто не могу. Мне столько ещё нужно сказать ему… И… он мне нужен. Необходим.
— Ты знаешь… Знаешь, что… если сердце остановилось хотя бы на секунду, человек уже никогда не вернётся прежним?
— Он никогда не возвращался ко мне прежним. Я никогда не встречал его, а увидел впервые Кая. И когда я встретил Чонина, он уже не был тем Чонином, каким был раньше. И не был таким Каем, которого я знал в Кунсане. Быть может, вернётся он тоже другим. Но я всегда буду узнавать его, потому что я знаю его.
— Чонин как-то сказал мне, что однажды ты можешь вернуть уже не его, а чудовище. Ты думал об этом?
Хань слабо улыбнулся.
— Я не боюсь, Бэкхён. Ни капельки. Я знаю его. И знаю, что его чистота неизменна, как неизменны его твердолобость и упрямство. Чёрт, он обменял себя на почти три десятка детей, не считая спасённые до этого жизни. И Кай тоже спасал — меня, нас всех. Сколько бы он ни возвращался, это не менялось. Не знаю, что он там тебе нагородил и вбил себе в голову, но я в него верю. Этот баран слишком баран, чтобы так просто отказаться от собственных принципов, целей и идеалов.
Бэкхён хмыкнул и оглянулся на Ханя.
— Этот баран слишком баран, да? По-моему, лучшая характеристика Чонина, которую я когда-либо слышал. Но твоя вера лишена логики.
— Да прямо уж? — фыркнул Хань. — Можно подумать, симпатика логикой обладает. В мире есть вещи, которые не нужно доказывать. Достаточно принимать на веру. Потому что они просто есть.
— А ты пытался в этом разобраться?
— Нет, пустил всё на самотёк… Бэкхён, конечно, я пытался. До сих пор пытаюсь. — Хань раздражённо поправил ворот халата и вздохнул. — Я уйму времени пялился на геном Чонина, изучал со всех сторон. Свой я тоже знаю. Сравнивал, измерял, моделировал… Чёрт, я делал всё, что только можно сделать, но так ничего и не понял. Обычно считается, что симпатика возникает, когда люди подходят друг другу, так? Но это чересчур расплывчато. И я ума не приложу, что могло спровоцировать симпатику в нашем с Чонином случае. Если подумать, то до нашей встречи Чонин никогда парнями не интересовался. Обо мне можно сказать то же самое. Однако стоило нам встретиться, и всё пошло по… гм.