— Но в том, что вы говорите, нет ничего забавного, — сказал я.
— И все же вам следует посмеяться, — сказал Симпл. — Если вы не будете смеяться, то еще, чего доброго, придете в ярость, а когда вы рассвирепеете, это повредит делу братства. Ведь Неделя братства идет, если не ошибаюсь, сразу вслед за Неделей черной истории Ну так вот, после Недели белой истории я провел бы Неделю сестер и посвятил бы ее защите Белой женщины. В эту священную неделю я отмечал бы все случаи линчевания негров во имя непорочности белой женщины — со времен Гражданской войны и до наших дней. Я посвятил бы линчеванию телепередачу и показал бы трупы негров, повешенных на Юге за изнасилование, в котором они вовсе не повинны; показал бы негров, сожженных заживо за то, что какой-то белой женщине ночью приснился цветной парень И я показал бы также мальчуганов вроде Эммета Тилла, убитого потому, что кому-то из белых почудилось, будто этот малец косо взглянул на белую женщину. О, я бы уж составил замечательную программу для телевидения — о Цветных жертвах, принесенных на Алтарь сестер. В этой программе роль негра, которого линчуют, играл бы Гарри Белафонте; на цветном телеэкране появился бы сам Гарри, преданный суду Линча за то, что взглянул на белую женщину! Конечно, ему бы здорово заплатили, ведь он хороший актер.
Я бы показал по телевидению и многие другие празднества Недели белой истории. Всю неделю я выпускал бы знаменитых ораторов вроде Истлэнда и Толмэджа[6], которые заявляли бы, что они полны решимости сохранить всю девственную белизну Недели белой истории, потому что у негров есть Неделя черной истории и им незачем играть какую бы то ни было роль в Неделе белой истории, разве только их специально наймут, как я нанял бы Гарри, чтобы он косо взглянул на белую женщину. Я бы заплатил также Луису — доброму старому Сэчмо, — чтобы он невозмутимо продолжал дуть в свой рожок, когда в дансинге начнут взрываться бомбы. Потом я нанял бы Ната Кинга Коула, чтобы он снова пел в Бирмингаме и разыграл ту сцену, когда белые избили его на эстраде, а он даже и не рассердился. В Неделю белой истории я почтил бы таких сладкоголосых негров, потому что никто не может сравниться с ними в искусстве пения. Подобно тому, как в Неделю черной истории воздают по заслугам нескольким хорошим белым, так и в Неделю белой истории надо было бы отдать должное нескольким хорошим черным парням.
И закончил бы я Неделю белой истории не какими-то речами и песнями, а наглядно изобразил бы здоровый, счастливый и-энергичный американизм в лице президента Эйзенхаузера, главы нашего государства. Я бы изобразил, как он играет в гольф на Юге, в Огасте, штат Джорджия. И на каждом телевизионном экране по всей стране наш великий президент гонял бы мячи для игры в гольф, из Джорджии в Алабаму: «Вперед, папаша Джим!» — и прямо на задний двор преподобного Кинга из Монтгомери. Мячик летит от удара президента США — вот так хотел бы я закончить Неделю белой истории. Аминь! Помолимся господу! Виноват, сначала помолимся господу, а потом уж аминь! И после этого — точка!
Цвет кожи у них на уме
— Нынче люди потому так часто сходят с ума и начинают разговаривать сами с собой, что у них слишком много причин для беспокойства, — сказал Симпл. — У меня вот, например…
— Что же вас беспокоит, дружище? — спросил я.
— То, что у белых левая рука не всегда знает, что делает правая, — Как вас понять?
— А так, что их правая рука, то есть та рука, которая и в самом деле старается действовать правильно — я подразумеваю Верховный суд, — постановила покончить с Джимом Кроу, но большинство белых на Юге вовсе и не думают учиться в школе вместе со мной, не говоря уже о том, чтобы сидеть рядом с неграми в автобусе. Вот я и говорю, что левая рука у них не ведает, что творит правая.
— Вы снова о расизме, — заявил я. — Расизм, расизм и еще раз расизм! Никак вы с расовой проблемой не можете расстаться.
— Да, потому что я черный, — сказал Симпл. — Не расстанусь я с расовой проблемой уже до самой смерти, потому что останусь черным, пока меня не похоронят. Как же иначе? На это меня толкают сами белые.