Устрицы, спаржа…
Ну, об устрицах мы уже говорили. С устрицами понятно: Ирэн, все дела… Насчет спаржи – вот здесь сложно. Мы думаем, что спаржа – это что-то утонченное. Но спаржа – это, по-моему, абсолютно обычная еда для XIX века. Если помните, в начале «Денег» у Золя главный герой, поскольку у него очень туго со средствами, заказывает спаржу. Это, может быть, по нашим временам какая-то безумная экзотика, а тогда это самое простое дело.
В вашу довольно-таки стройную систему, по моему мнению, можно вписать не художественную, но очень популярную в свое время книгу «О вкусной и здоровой пище»?
Действительно, очень интересно. Книга «О вкусной и здоровой пище» важна не как текст художественный, а как артефакт, как примета нашего детства. У всех она была пухлая от вписанных туда рецептов и вложенных листков календарей с кулинарными секретами. Конечно, эта книга, изданная под контролем Микояна, знаменует собой наступившую оттепель гораздо отчетливее, нагляднее, чем в политике. Людям стало можно задумываться о вкусной пище. Стало понятно, что вкусно есть – это добродетель. Ведь эта книга с ее знаменитым тисненым – либо зеленым, либо кремовым, шоколадным переплетом – появилась одновременно с первыми дачными участками в 1954–1955 годах. Это уже означало, что немножко можно. Немножко можно своего, немножко можно крыжовник. Она такой же артефакт, как «Подарок молодым хозяйкам» Елены Молоховец, в котором, как вы помните, советы в духе «отжимки отдайте на кухню людям» и есть самая характерная примета времени. Вкусный обед за полчаса. Скажите прислуге взять в погребе то-то и то-то – и будет у вас вкусный обед за полчаса. Книга «О вкусной и здоровой пище» могла бы иметь подзаголовок «Голь на выдумки хитра». Это способность из простейших продуктов сделать вкусное. И я помню, что эта книга во многих советских домах, в том числе нашем, была серьезным руководством в жизни. Она, как вам сказать, для советского человека во многом метафизична, потому что стало понятно, что заботиться об уюте, комфорте, вкусе, эстетике, – это не последнее дело. Коммунист 1920-30-х годов считал буржуазным даже сервиз, считал буржуазной полированную мебель. А тут оказывается, что правильно разложить картофель, правильно вычистить и замочить сельдь (если помните, ее замачивали в заварке), правильным образом изготовить винегрет – это вовсе не второстепенно. От этого зависит дизайн жизни, ее иконика, ее изобразительный ряд. Книга «О вкусной и здоровой пище» была любимым студенческим чтением, когда нечем было закусить.
(смех в зале)
Я прекрасно помню времена, когда вместо закуски (как правило, крайне скромной) просто зачитывалось на выбор то или иное блюдо. И подробно обсуждалось.
(смех в зале)
И это было очень хорошо. Книга хорошо написана, надо вам сказать. Она стилистически целостно выдержана. И главное, что она очень оптимистична. Я вообще Советский Союз люблю больше, чем то, что сейчас, за что всю жизнь и получаю. Но, помяните мое слово, это было лучше. Вот сегодня могла бы быть написана только книга о вкусной и здоровой кровавой пище, чем, собственно, мы все и занимаемся.
Я хотел узнать лично ваше мнение об описании еды в творчестве М.М. Жванецкого.
«Мешать, мешать…» Тут, я думаю, не столько Жванецкий, сколько Карцев и Ильченко. Жванецкий – это последний представитель южной школы, юго-западной школы, а юго-западная школа всегда отличалась фантастическим чревоугодием. Вспомните описание «синеньких», блюда из баклажанов, у Катаева в первой главе совершенно нечитабельной книги «За власть Советов». Как они борются в катакомбах – читать совершенно нельзя. Но как они готовят жареные «синенькие» – это еще можно. Катаев вообще чревоугодник. Вспомните воду «Фиалка», после нее хочется выпить даже воду «Байкал» немедленно, кстати, Байкал не худший вариант. Но эта лиловая вода, над которой лиловый дымок восходит, и серебристые искры в ней бегают… Я думаю, что Жванецкий, как наследник южной школы – гедонист, ценитель всего вкусного, женщин молодых красивых, баклажанов, правильно приготовленных, салата. Кончено, Жванецкий пластически не так убедителен, как его предшественники. Но у Жванецкого что важно: у него к вкусности еды примешивается ее социальная ценность. То есть мы понимаем, по Жванецкому, ну что такое раки? Раки – это, в общем, обычная вещь. Но сказать применительно к 1980-м годам (я хорошо это помню): «Я вчера раков видел» – это «я видел Ленина» фактически. Да?