Третья, довольно забавная функция еды в литературе, которая у нас воплощена главным образом Чеховым, – это противопоставление искусственности, абстракции. Это та живая плоть, живая ткань жизни, от которой мы почему-то все время презрительно отворачиваемся. Вспомним знаменитое письмо декана Свифта: «как подумать, что Стелла мочится…» Да вот точно так же подумать, что принцесса ест. Это для романтического сознания немыслимо. Однако на самом-то деле любая принцесса ест с большим аппетитом. «Не стану есть, не буду слушать, умру среди твоих садов! Подумала – и стала кушать». Это мы помним из «Руслана и Людмилы».
Чехов противопоставляет поэтику еды поэтике романтических отвлеченностей, всяких абстрактных условностей именно потому, что его ужасно раздражает в русском человеке его готовность все время размышлять и неготовность делать, неготовность работать. По Чехову, еда – это очень большая ценность. Вот как он пишет о пении красавицы: «И пока она пела – мне казалось, что я ем спелую, сладкую, душистую дыню».
Казалось бы, это снижающее сравнение, но, как совершенно справедливо заметил Бродский, в постромантической литературе снижающее сравнение иногда придает образу неповторимую свежесть. «Твои глаза как бирюза» уже никого не возбуждает. А «твои глаза как тормоза» – это повод задуматься.
Вот точно так же и здесь: сказать, что «это было как соловей» – никто не обратит внимания, да и кто слушал того соловья! Надо сказать, что еще и в средневековой поэтике пение соловьев нередко интерпретировалось иронически. Как в «Декамероне»: Прелестная девушка пошла ночевать на балкон с тем, чтобы к ней проник любовник. Отцу она сказала, что пошла слушать соловьев. Когда отец ворвался, она была полностью обнажена, а «соловья» как раз сжимала в руке. Это прелестная метафора.
Пение соловьев уже не восхищает, а дыня! – это может подействовать. Особенно в России – стране, где еды всегда маловато. Правильно заметил прекрасный писатель Алексей Иванов: почему русские так редко радуются друг другу? Потому что понимают: всего мало и сейчас начнется конкуренция. Даже когда ты идешь по снежной равнине, где снега, казалось бы, завались, все время есть ощущение, что сейчас подойдет новый человек и отнимет даже то, что есть. Это справедливо очень. Поэтому еда для русского человека – это, что ни говори, серьезная ценность в часто голодающей стране.
Конечно, все знают знаменитый ответ Чехова: «А вы за кого – за греков или за турок? Вы кого больше любите?» – «Я больше всего люблю мармелад, в особенности сливочный».
Именно у Чехова мы находим слова, что «ни одна бесконечная степь так не утомит, как скучный собеседник, с которым полчаса едешь в поезде». Мережковский вспоминал, как он приехал к Чехову и донимал его разговорами о смысле жизни. И Чехов докторским баском ему говорит: «А кстати, голубчик, что я вам хотел сказать: как будете в Москве, ступайте-ка к Тестову, закажите селянку, – превосходно готовят – да не забудьте, что к ней большая водка нужна».
Вот это прекрасный, чисто медицинский рецепт. В конце концов, именно Чехов автор самой циничной медицинской поговорки: «Легкие болезни сами пройдут, а тяжелые неизлечимы. Поэтому обращаться к врачам не следует ни в каком случае».
И Чехов, который действительно достаточно цинично относился к физиологии и понимал, что от нее очень многое зависит, тот самый Чехов, который всем жаждущим получить у него автограф и обращавшимся за рецептом выписывал исключительно пурген, именно этот Чехов понимает, что через еду можно достичь гораздо большего психологического эффекта. Описание еды лучше, чем описание метафизики. Поэтому он любит еду, обожает ее описывать. Она у него, как у Гоголя, несет серьезную символическую и нравственную нагрузку. Конечно, самый знаменитый рассказ в этой области – это «Сирена». Чеховская «Сирена» имеет гораздо более глубокий смысл, чем ей принято приписывать. «Сирена» прописывается всегда, как вы знаете, просто медицински прописывается больным, которые страдают ангедонией – отсутствием всякой радости жизни, которые страдают абулией, страдают отсутствием аппетита. Человек, прочитавший этот рассказ, начинает жрать неудержимо, неукротимо. Умение хорошо, вкусно описать еду – это одна из тех чеховских черт, которые выдают действительно великий талант. Что происходит в «Сирене»? В суде после заседания председатель пишет особое мнение, но никак не может сосредоточиться, потому что в это время секретарь суда рассказывает, как это бывает хорошо пообедать, и во всех подробностях описывает разные блюда. И слушающий его рядом один из судейских брюзжит: «Чёрт его знает, только об еде и думает! Неужели, кроме грибов да кулебяки, нет других интересов в жизни?»