Вот почему также Священные Книги написаны ритмизированным языком, который, совершенно очевидно, есть нечто отличное от обыкновенных «стихов» в том сугубо профаническом смысле, что хотят видеть здесь наиболее пристрастные антитрадиционные «критики» наших дней. Впрочем, поэзия изначально тоже не была той суетной «литературой», которой она сделалась вследствие вырождения в нисходящем движении человеческого цикла, и обладала подлинно сакральной природой.[37] Следы ее можно обнаружить еще в классической западной античности, где поэзия еще именовалась "языком Богов", что равнозначно выражениям, приведенным выше, потому что «Боги», то есть Дэвы,[38] как и ангелы, олицетворяют высшие состояния. По-латыни стихи назывались carmina, и название это соотносилось с их использованием в ритуалах, потому что слово carmen идентично санскритскому Karma, которое здесь следует брать в его особом значении "ритуального действия";[39] а сам поэт, истолкователь "священного языка", сквозь который брезжил Божественный Глагол, именовался votes, что характеризовало его как существо, одаренное вдохновением в некотором роде пророческим. Позже, вследствие вырождения, vates превратился в вульгарного «гадателя» (devin),[40] a carmen (откуда французское слово "charme") — в колдовство, то есть процедуру низшей магии. Таков еще один пример, доказывающий, что магия и даже чародейство есть не более, чем последний остаток исчезнувших традиций.
Этих нескольких указаний достаточно, думается нам, чтобы понять, как неправы насмехающиеся над сказками, в которых речь идет о "языке птиц"; очень легко и просто высокомерно третировать как «предрассудки» все, чего не понимают. Но древние — они-то хорошо знали, что они хотели сказать, прибегая к символическому языку. Подлинным «предрассудком», в строго этимологическом смысле, является лишь пережившее самое себя, то есть, проще сказать, "мертвая буква". Но и этот остаток, столь мало, на первый взгляд, достойный внимания, не так уж ничтожен, потому что дух, который "дышит, где хочет" и когда хочет, всегда может оживотворить символы и ритуалы и вернуть им, вместе с утраченным ими смыслом, полноту их первоначальной силы.
Символы центра и мира
8. Идея Центра в древних традициях[41]
Нам уже случалось вскользь упоминать о "Центре Мира" и о различных его символах, но следует вернуться к самой идее этого Центра, занимающей наибольшее место во всех древних традициях, а также указать на некоторые из ее основных значений. У современных людей она уже не вызывает непосредственно тех образов, которые возникали у людей прежних эпох; здесь, как и во всем, что касается символики, многое было забыто, а некоторые типы мышления стали, похоже, совершенно чуждыми большинству наших современников. Это следует особо отметить, потому что именно здесь царит полное и всеобщее непонимание.
Центр есть, прежде всего, начало, исходная точка всех вещей, точка первопричины, без формы и размеров, стало быть, неделимая, а следовательно, единственно возможное изображение изначально Единого. От него, через его проявление, произошло все остальное, точно так же, как Единое производит все числа, что, однако, никоим образом не воздействует на его сущность и не изменяет ее. Здесь налицо полный параллелизм двух способов выражения: через геометрическую символику и символику числовую, так что их можно употреблять совершенно одинаково и даже взаимозаменяемо. Не следует забывать, впрочем, что и в том, и в другом случае речь идет именно о символике: арифметическое единство не есть Единое метафизическое, оно всего лишь одно из его проявлений, но такое, в котором нет ничего произвольного, так как между тем и другим существует соотношение реальной аналогии. Оно-то и позволяет транспонировать, переносить идею Единого с количественного уровня на трансцендентальный. Так же обстоит дело и с идеей Центра: она тоже поддается перенесению, посредством которого утрачивает чисто пространственный характер, теперь имеющий лишь значение символа. Центральная точка и есть Принцип, чистое Бытие, а пространство, которое она наполняет своим излучением и которое существует лишь в силу этого излучения ("Да будет свет" Книги Бытия), без чего оно было бы лишь «отсутствием» и небытием, это Мир в смысле его беспредельности, совокупность всех существ и всех состояний Сущего, которые образуют универсальную проявленность.
Простейшим изображением сформулированной нами идеи является точка в центре круга (рис. 1):
Точка есть знак Принципа, круг — символ Мира. Невозможно зафиксировать временное происхождение этого изображения, так как оно часто встречается на предметах доисторической эпохи; несомненно, в нем нужно видеть прямое восхождение к изначальной традиции. Иногда точка бывает окружена несколькими концентрическими кругами, очевидно, изображающими различные состояния или степени проявленности. Они располагаются в соответствии с их иерархическим положением, определяемым большей или меньшей удаленностью от изначального Принципа. Точка в Центре круга воспринималась также, и с очень древних времен, как изображение Солнца, потому что последнее и в самом деле, на уровне физическом, есть Центр или "Сердце Мира". В этом значении оно дошло до наших дней как общепринятый астрологический или астрономический знак Солнца. Может быть, именно поэтому большинство археологов повсюду, где они встречают этот символ, склонны придавать ему значение исключительно «солярное», хотя в действительности он имеет смысл гораздо более обширный и глубокий. Они забывают или не знают, что с точки зрения древних традиций и само солнце есть лишь символ, символ подлинного "Центра Мира", которым является Божественный Принцип.
Соотношение между центром и окружностью, или тем, что они, соответственно, олицетворяют, достаточно ясно обозначено уже тем, что окружность не могла бы существовать без своего центра, в то время как центр абсолютно независим от нее. Это соотношение может быть еще более четко и ясно изображено посредством лучей, исходящих из центра и достигающих окружности; очевидно, количество таких лучей может изменяться, потому что реально их существует бесконечное множество, как и точек на окружности, являющихся их оконечностями. Однако на деле для изображений этого рода избирали числа, уже сами по себе обладающие особым символическим значением. Простейший его тип имеет всего четыре луча, разделяющих окружность на равные части, то есть два прямоугольных диаметра, образующих внутри этой окружности крест (рис. 2). Это новое изображение имеет то же общее значение, что и первое, однако, здесь к нему добавляются некоторые дополняющие его вторичные значения: окружность, если видеть в ней образ движения в определенном направлении, олицетворяет цикл проявлений, подобный космическим циклам индуистской доктрины, где их теория разработана очень тщательно. В этом случае части окружности, на которые разделяют ее оконечности креста, соответствуют различным периодам или фазам, на которые делится сам цикл. И подобное деление может рассматриваться, так сказать, в зависимости от протяженности циклов, о которых идет речь. Например, оставаясь на земном плане, мы имеем четыре главных времени суток, четыре лунных фазы, четыре времени года, а также, согласно традициям как Индии, так и Центральной Америки, так и греко-латинской античности, четыре «века» истории человечества. Мы здесь лишь вкратце говорим об этом, чтобы дать самое общее представление о значении данного символа, но изложенные соображения достаточно непосредственно связаны с темой дальнейшего исследования.
37
Впрочем, можно вообще сказать, что искусства и науки профанизировались исключительно вследствие такого вырождения, лишившего их традиционного характера и, как следствие, всякого значения высшего порядка; эту тему мы развивали в работах Эзотеризм Данте, гл. И, и Кризис современного мира, гл. IV.
39
Слово «поэзия» также происходит от греческого глагола poiein; он имеет то же значение, что и санскритский корень Kri, от которого происходит Kama и который обнаруживается в латинском глаголе creare (творить), понимаемом в его первоначальном значении. Первоначально речь шла, стало быть, о вещах совершенно иных, нежели простое создание художественного или литературного произведения в профаническом смысле, который, кажется, единственно и подразумевал Аристотель, говоря о том, что он именовал "поэтическими науками".
40
Само слово devin не утратило изначального смысла, так как этимологически оно есть не что иное, как divinus, что значит здесь "толкователь богов". «Ауспиции» (от aves spicere, "наблюдения за птицами"), то есть предсказания, делаемые на основе полета и пения птиц, должны более специально сближаться и с "языком птиц", понимаемым в этом случае в самом материальном смысле, но отождествляемым, однако, и с "языком богов", поскольку считалось, что последние являли, через эти предзнаменования, свою волю. А птицы таким образом играли роль «вестников», аналогичную той, что обычно приписывается ангелам (откуда и само их имя, потому что именно таков смысл греческого слова angelos), хотя и рассматриваемых в очень низком аспекте.