Синдбад-Наме

Он был черен и бел, в этом счастье его, тут сомнения нет:
Кроме бельма на глазу и седин на висках, белизна — это свет.

«Наслаждайся, — продолжал нашептывать ей бес, — покуда не закричит, как глашатай, разрушитель наслаждений, пока не забьют в барабан отправления, возглашая: «Возложите свои путевые припасы на седло дня и ночи и откажитесь от мирских благ, не общайтесь с черноволосыми, ибо любовь и старость несовместимы». Ночь свидания в дни юности — это украшение дней владычества, сейчас пора следовать этим призывам».

Полы юности беспечно по земле она влачила,
На колеблемые ветром ветви тополя похожа.

* * *

Среди юных лишь тот избегает любви,
У кого малодушье и глупость в крови,

И она, сбросив завесу целомудрия и добродетели, каждую ночь отправлялась ради наслаждений к любовнику и говорила себе:

Мы насладимся, жажду утоля,
А там пускай проглотит нас земля!

Прошло некоторое время, и купец вернулся из поездки. Он остановился в родном городе, скрыв свое имя, решил весело провести время и сказал такие стихи:

*Если в дольнем этом мире вечно жить не суждено,
То греховно не влюбляться и, любя, не пить вино.
Можно ль прошлого стыдиться, перед будущим бледнеть?
Все, что было, все, что будет, тем, кто умер, — все равно!

Он позвал старуху, с которой знались развратные молодые женщины, и попросил ее привести красивую женщину, с которой он мог бы провести несколько ночей, предаваясь неге и наслаждениям (а эта старуха случайно оказалась вхожей в его собственный дом). Купец дал ей несколько динаров, и она отправилась искать для него красивую подругу. А его жена была самой красивой женщиной города; старуха пошла прямо к ней и сказала:

— В наш город прибыл прекрасный юноша, богатый купец. Он хочет провести с тобой в удовольствиях несколько дней. Денег он дал много, комната для вас уже готова. Забирай деньги и иди со мной.

Женщина тут же встала и отправилась со старухой. Войдя в комнату, она увидела своего мужа, но не растерялась, а вцепилась ему в бороду с криком:

— На помощь, о мусульмане! Ах, подлый мерзавец! О мерзкий негодяй! Вот уже давно ты покинул меня, горемычную, а сам наслаждаешься и проводишь время с луноликими красавицами!

Как жаль своей верности мне! Ведь я на тебя положилась.

А верность твоя, о кумир, была ненадежной опорой!

— Мои глаза, — продолжала она, — от ожидания стали как нарциссы, все мое тело в ожидании превратилось в слух. Я расставила людей, чтобы они принесли мне радостную весь о твоем прибытии, а ты проводишь время в кутежах и попойках, бросив меня, скорбную и печальную!

Муж ничего не мог поделать с женой, он был опозорен и пристыжен, сломлен и разбит, словно воробей в когтях сокола, словно слон пред жалом комара. Он пытался спастись от нее и повторял:

Пусть от глупца Аллах меня в печальный час спасет,
Дарует крылья радости и снимет груз невзгод.

* * *

Увы, горемыке из всех горемык!
Как в руки твои я попал, о жестокий?

Наконец, сбежались соседи и с большим трудом примирили их с условием, что муж уплатит жене много денег и отправится вместе с ней домой.

Долго я кружил по свету, но в конце концов
Удовольствовался тем я, что пришел назад.

* * *

Я счастлив, что познал любовь,
И счастлив, что не свободен от ее оков.

* * *

— Я рассказал эту повесть затем, — продолжал везир, — чтобы возвышенному уму шаха были известны изворотливость ума и коварство женщин, чтобы он, поверив их словам, не допустил такой страшной казни, которую даже трудно представить себе и которая будет порицаема и осуждена в том и в этом мире.

Выслушав везира, шах приказал отвести сына в темницу и отсрочить казнь.

Невольница приходит к шаху на четвертый день

Когда прошло три дня и настал четвертый, шахские везиры — великие мужи державы и сановники трона — уже сделали несколько ходов на шахматной доске внимания падишаха своими фигурами — рассказами о хитростях женщин. А невольница делала всякие хитрые ходы, какие только знала, чтобы объявить мат шахзаде. Но везиры — умелые ферзи, обладая большим умом, отгоняли блеском светочей знания и разума мрак этой несправедливости, гасили пламя ярости шаха, грозившее сжечь веру и державу, водой здравого рассудка и исцеляли зельем мудрости желчь, которая угрожала жизни царевича.