Вера остановилась и повернулась ко мне:
– Знаешь, что бы сказал Алексей? Что важно не то, что ты сделал вчера, а то, что ты делаешь сегодня. Он верил в людей, в их способность меняться. Даже в таких, как ты.
– Думаешь, он простил бы меня? – горько усмехнулся я.
– Не знаю, – честно ответила она. – Но я знаю, что он бы ценил твою борьбу за правду. Даже если она началась с искупления вины.
Мы дошли до набережной Москвы-реки. День клонился к вечеру, и над городом разливался нежный закатный свет. Река была темной, но не враждебной – скорее задумчивой, несущей свои воды мимо берегов, мимо людей, мимо их драм и трагедий, радостей и надежд.
– Знаешь, в чем ирония? – я смотрел на воду, избегая взгляда Веры. – Вся моя прежняя жизнь была посвящена достижению успеха. Деньги, статус, власть – я думал, что это заполнит пустоту внутри. Ту самую пустоту, которую я ощущал еще в детстве, в нашем провинциальном городке, глядя на красивую жизнь по телевизору. Я получил всё, о чем мечтал, но пустота только росла. А теперь, когда я потерял всё это, когда стою на грани тюремного заключения, когда моё имя смешано с грязью… Я чувствую себя более живым, чем когда-либо.
Вера долго молчала, затем тихо сказала:
– Может быть, это и есть синдром пустоты – эта бесконечная погоня за тем, что никогда не сможет заполнить внутреннюю пустоту. Деньги, власть, наркотики, секс – всё это лишь временные заплатки на дыру в душе. А настоящее заполнение приходит через что-то другое – через правду, через подлинность, через связь с другими людьми.
Я посмотрел на нее – хрупкую женщину, пережившую столько боли и потерь, но сохранившую внутренний стержень и веру в справедливость.
– Ты мудрее меня, – улыбнулся я. – Всегда была.
– Не мудрее, – она покачала головой. – Просто у меня был брат, который научил меня видеть вещи такими, какие они есть. Не приукрашивать, не манипулировать, а просто видеть правду. И иметь смелость жить с этой правдой, какой бы неудобной она ни была.
Мы стояли на набережной, глядя на город, который никогда не останавливается, никогда не замирает, всегда движется вперед, как река. Город, который был свидетелем стольких историй – триумфов и падений, любви и предательства, рождений и смертей.
– Что теперь? – спросил я, не обращаясь ни к кому конкретно. – Что будет с нами после всего этого?
Вера не ответила сразу. Она смотрела на воду, на отражения огней в ней, на проплывающую мимо речную прогулочную лодку с туристами.
– Я не знаю, – наконец сказала она. – Никто не знает. Но мы можем попробовать… жить. День за днем. Делать то, что считаем правильным. Быть честными с собой и другими. Может быть, этого достаточно.
Я кивнул, чувствуя странное спокойствие. Она была права. Никто не знает, что будет завтра. Рогов мог найти способ избежать наказания. Я мог оказаться в тюрьме. «Меркурий Групп» мог возродиться под новым именем. Система могла поглотить нас, переварить и выплюнуть. Или мы могли победить – на этот раз, в этой битве.
Но что действительно имело значение, так это выбор, который мы делаем каждый день. Выбор между ложью и правдой, между манипуляцией и подлинностью, между пустотой и смыслом.
– Мы можем попробовать, – согласился я, беря Веру за руку.
Мы стояли так долго, глядя на реку, на город, на жизнь, которая продолжала течь вокруг нас. Два человека, связанные общей травмой, общей борьбой, и, может быть, чем-то большим. Два человека, ищущие путь в мире, который не прощает слабости, но иногда – только иногда – вознаграждает за честность.
Я не знал, что ждет нас завтра. Никто не знал. Но в тот момент, на набережной Москвы-реки, с Верой рядом и чувством тяжелой, но настоящей правды внутри, я ощущал, что пустота начинает заполняться. Медленно, болезненно, но неумолимо.
И это было началом. Началом чего-то нового, что еще не имело названия, но уже существовало. Как росток, пробивающийся сквозь асфальт. Как правда, находящая свой путь сквозь ложь. Как жизнь, побеждающая пустоту.
КОНЕЦ