Смешок. И – горячие губы на шее за ухом,и жаркое дыхание, и вновь шёпот:
– О тебе, моя радость, я мечтал ночами,
Но ты печали плащом одета.
Я, конечно, еще спою на прощанье,
Но покину твой дом, но покину твой дом, но покину твой дом
Я с лучом рассвета.
Ева слушала, как завороженная.
– Нет,ты не бард,ты менестрель.
– Почему?
– Да просто так. Слово красивое, романтичное.
– Думаешь, я романтик?
– А разве нет? Залез в чужую палатку, спугнул кота, песни поёшь на ухо.
– О, я еще и не то могу…
– Вышивать и на машинке шить?
– Почти.
Серый, осторожно обхватив Еву рукой, потянул на себя, заставив её перевернуться к нему лицом,и опять запел:
– Мне ль не знать, что всё случилось
Не с тобой и не со мною.
Больно ранит твоя милость,
Как стрела над тетивою.
Ты платишь за песню луною,
Как иные платят монетой,
Я отдал бы всё, чтобы быть с тобою…
И приятно,и смешно, и немного неловко.
Наверное, у всех свои трагедии. У некоторых они – вот такие, с песнями, но от этого не менее трагичные.
– Я отдал бы всё, чтобы быть с тобою,
Но может, тебя…
Серый обхватил ладонями лицо Евы и допевал песню почти ей в губы:
– Но может,тебя, но может, тебя
И на свете нету?
Он остановился, и дыхание его было прерывистым, взволнованным. Мальчик, притворяющийся шутом… Ей ли не бдивзгв знать, что за смехом проще всего скрываются утраты, страхи, поражения? И ранимость.
– Что мне делать, королевна? - спросил Серый, весело и задорно улыбнувшись. Пытался свести всё в шутку. Но в глазах было слишком много тревоги и вопроса, чтобы Ева поверила.
– Жить. И петь, конечно. У тебя это прекрасно получается. А сейчас… я думаю, нам пора на обед. Я чувствую запах чего-то вкусненького.
– Тебя не смущает тот факт, что мы из палатки вместе вылезем? - бард задорно вздёрнул бровь. Ева покачала головой и улыбнулась.
– Нет. Совершенно. А тебя?
– Ни за что!
– Вот и прекрасно. Тогда полезли.
Дэн
«Приду со вспышками молний. Попытаешься узнать, кто я, обернусь пеной речною».
Такую записку – кратенькую и со вкусом – я нашёл в палатке сразу после спасения Евы. Письмо лежало на спальнике, и с утра перед сплавом его точно там не было. Обычный листочек, и почерк без всякой каллиграфической мути, сердечек и прочей фигни. Мало того – писали явно левой рукой. И с намёком на трагическую долю Русалочки.
Я долго изучал записку, будто ожидая, что на бумаге проступит имя. Потом принюхался, и кажется, даже уловил отголосок того самого аромата.
Прискакавший Саня замер, удивленно глядя на меня, полураздетого и глупо ухмыляющегося.
– Что-то случилось? Ты чего в мокром сидишь? Да еще и так…
Я глянул вниз и рассмеялся: одна нога голая, вторая в мокрой штанине, как ещё трусы не стянул…
– Да тут… гроза намечается, - сложив записку, я сунул её в гермопакет с документами и поднялся, чтобы нормально переодеться. – А ты как? К Дите в гости не намылился?
– А что, уже сегодня надо… место? - уточнил рыжий, усиленно вглядываясь в дальний островок на реке.
– Не-а. Если наши метеоролухи не врут, то аж послезавтра.
Саня энтузиазма не выразил.
– Хотя, если идея замутить с Дитой тебя совсем не греет, можешь к Еве попроситься – сказочница, насколько я понял, коротает ночи исключительно в компании кота.
Впрочем, чуть позже я понял, что ошибся. Хотя если сравнивать людей с животными, то Серый – таки кот,и не так уж я и ошибся.
Да и какое моё дело, на самом деле, пусть расслабляется человек, после таких потрясений-то.
Саша
По-моему, это зрелище – человека, варящегося в пенном котле водоворота – я запомню на всю жизнь. И у меня теперь тоже будут свои кошмары. А еще они будут у Драго. Бессильно наблюдать, как тонет человек, к которому ты неравнодушен – это ужас. Врагу не пожелаешь!
И я даже разозлилась на Еву, когда увидела, что она вылезает из палатки вместе с Серым. С растрёпанными кудрявыми волосами, румянцем на щеках и блеском в глазах. Улыбающаяся. И Серый тоже улыбался. Многозначительно так.