Глава 15
И в старости свои страсти.
Наши дни
Юля очень старалась, она мыла пол в палатах так тщательно, что медсестра Кристина начала возмущаться.
— У тебя что тут, исправление трудом? Это же дом престарелых, а не реанимация. Не надо такой чистоты, а то привыкнем к ней, ты уволишься, а нам что делать?
— Да куда я от вас денусь?
— Ой, не рассказывай сказки, прямо тут медом намазано! Это ты после своих приключений у нас заземлилась, а чуть оглядишься — и поминай как звали. Я же вижу, ты девчонка неглупая, стариков наших жалеешь. Это мы уже тут черствые стали, для нас это работа.
Юлька действительно понимала, что ее жизненные приоритеты начали меняться, и причина тому крылась здесь, в доме престарелых, — такое влияние на нее оказывали эти стоящие на пороге вечности люди. Многое из того, что казалось в жизни главным, отошло даже не на второй, а на пятый план. Она словно открывала жизнь с другой, совсем неизведанной стороны. О чем говорили и о чем жалели обитатели дома престарелых: о том, что мало общались с родными, много работали, рожали мало детей и мало учились. А еще о том, что не вечна наша земная жизнь, о том, что прожита она как-то неправильно, и многое не удалось сделать, но повторить — невозможно. О том, что слишком поздно поняли, что главное в этой жизни, а что поверхностное, что напрасно считали жизнь длинной, а она прошла за какой-то короткий миг. Если бы люди понимали все это раньше, когда еще есть возможность что-то исправить! В этих пожилых людях была какая-то неиссякаемая сила духа — они угасали, но не сдавались. Они словно возвращались к началу жизни, замыкая круг, и становились беспомощными как младенцы и, конечно, нуждались в опеке и уходе. К старости люди становятся болтливее, но это никак не распространялось на Глафиру Сергеевну, соседку погибшей Щукиной по палате, место которой тут же было занято престарелой женщиной со звучным именем Генриетта.
— У нас места в дефиците, — говорила Кристина. — Только одного вывезут на кладбище, а уже шестеро за воротами стоят. Каждый своего пихает.
— Кто кого пихает? — не поняла Юля.
— Ой, у нас тут все сложно. У Антонины свои списки.
— Понятно, что здесь очередь.
— Ничего тебе не понятно, и не надо понимать. Фонд тут один появился, «Старость в радость», тоже мышкует вокруг нашей Антонины. Все хотят денег.
— Каких денег?
— О-о-о-о! А еще в тюрьме сидела! Или врут люди?
— Не врут, — Юлька потупилась. Она все время забывала о своем «криминальном прошлом».
— Ну, чтобы старушка или старичок тут оказались, нужно постараться.
— Взятку дать?
— Нет, это все по-другому называется. Например, взнос в благотворительный фонд или желающие могут ремонт в палате у своих родственников сделать.
— И что, много таких желающих?
— Достаточно! Ты в других домах престарелых не была. У нас по сравнению с ними — конфетка. С памперсами, кстати, тоже проблем нет.
Фонд — это интересно, это, наверное, разнообразило финансовые действия Котенковой. Надо пособирать информацию об этой структуре, а пока надо обязательно встретиться с медсестрой Ниной, которая дежурила в ту злополучную ночь, и снова искать подходы к Глафире Сергеевне. Случай неожиданно представился сам собой — новенькая жилица Генриетта упала с кровати.
— Черт тебя дернул вставать, — ругалась Кристина, когда они вместе с Юлей поднимали женщину с пола.
— Пить захотела, голова закружилась, — слабо отвечала старушка.
— Не лежится вам, — все не успокаивалась Кристя.
— Я посижу с ней, иди, — Юля села на край кровати. — Что же вы, Генриетта Наумовна, так неосторожны?
— Да случайно все вышло. Извините.
— Это вы меня извините, что не дала вам воды. Вы в следующий раз кричите погромче, я обязательно подойду.
— Можно подумать, воду тут разносить начнут. Не дозовешься вас, — с кровати раздался голос Глафиры.
— Ну неправда, я, когда работаю, все время лишний раз сюда забегаю. Имя у вас необычное — Генриетта.
— Да что же необычного, родители так назвали, говорили, что означает оно «благородная красавица». Я правда в молодости хороша была, кавалеры просто толпой за мной ходили, — старушка лукаво зажмурилась, вспоминая далекие дни. — Да, все поменялось вокруг, теперь вместо поклонников — больничная койка, на которой даже не могу удержаться. Остается только жить воспоминаниями, это теперь и есть наша жизнь, — в ее словах была мудрость, которая открывала пространства времен, от которых захватывало дух и начинало биться сердце. Генриетта словно сама находилась в другом месте и в другом времени.