— Лицо прикрывай, здесь рыщут охранники, — посоветовал Мэлу, и тот, облокотившись о барную стойку, сделал ладонь козырьком. — Налетели сворой, но опоздали. Ходят и опрашивают, правда, теперь их поменьше. Часть ушла в другие залы, — рассказывал весело.
— А батины ищейки?
— Один точно здесь, а второго не чувствую.
Значит, заплутал в коридорах, отправившись вслед за Мэлом и его мышкой.
— Что Велюр? Слил охране?
— Успел свалить. Жди вызов на димикату[13].
— Уже трепещу, — усмехнулся Мэл. — В следующий раз подумает, прежде чем лапать чужое.
— Велюр видел, как ты и она… как ты на нее смотрел… И сразу понял, что между вами искры летят. Поэтому знал, куда бить.
— Проехали. Теперь это мои и его счеты.
— А где твоя? Круто было? — не утерпел Мак.
— Круто, — ответил машинально Мэл, вытягивая шею и пытаясь разглядеть Ледышку там, где бросил её в одиночестве.
— А дальше? — не отставал друг. — Познакомишь их и предложишь стать лучшими подругами?
Мэл удивленно посмотрел на него и рассмеялся, а затем, расталкивая толпу, двинулся к столу.
Отвратительное чувство, когда тебя унижают на глазах четырех тысяч гостей, и делает это не кто-нибудь посторонний, а человек, у которого, между прочим, есть обязанности как у кавалера. Аксёнкиной казалось, что над ней смеются и показывают пальцами, а Мелёшину было всё нипочем.
Та, другая, оказалась совсем непохожей на второсортницу, нарисованную воображением Августы. Не сразу и с большой неохотой Аксенкина признала, что девица, побывавшая в постели Мелёшина — а в том, что та побывала, не осталось сомнений — хороша собой, и этот факт заметил не только Мэл, глазевший на девчонку и пускавший сопли как клинический идиот. "Слюнявчик забыл надеть" — раздраженно посмотрела Августа на своего кавалера, чья голова неуклонно поворачивалась как стрелка компаса в одном направлении. Аксёнкиной пришлось вытягивать безнадежные беседы с гостями, и хоть в чем-то она получила удовлетворение — за умение вести великосветские разговоры ей стоило поставить наивысший балл. Родители гордились бы ею, а Мелёшин-старший кивнул бы одобрительно, узнав об аристократической сдержанности, обходительности со старшими, культуре языка, изысканности речевых оборотов, лишенных слов-паразитов и невразумительных "э-э-э" и "м-м-м".
Зато Мелёшин-младший бил все рекорды тупоумия, а точнее, тяжелого кретинизма.
Для любой девушки, почувствовавшей себя неуверенно, есть хороший способ вернуть самообладание. Нужно найти у соперницы недостаток — пусть даже крохотный и незначительный, но достаточный, чтобы укрепить пьедестал, пошатнувшийся под ногами. Однако чем дольше Августа изучала ту, другую, тем сильнее разочаровывалась. Поначалу она снисходительно улыбнулась, увидев вспархивающих бабочек на голубом платье. "Детство какое-то" — едва удержалась, чтобы не фыркнуть, разговаривая со строительным магнатом и его супругой. — "Точно моль, боящаяся нафталина".
Сравнение повеселило Аксенкину, но ненадолго. Платье, вкупе с обликом владелицы, смотрелось очень органично и никак не походило на недостаток. И к прическе не удалось придраться, и к макияжу, и к обуви, и от бесплодных попыток во рту делалось кисло, а причина оскомины улыбалась многочисленным гостям, и от её улыбки у Августы сводило скулы. Ну, почему у девчонки не лошадиный ржач или патологическая гундосость, а звонкий чистый голос? И над внешностью наверняка поработала целая команда специалистов, чтобы создать шедевр из убожества. Не толста и, к сожалению, не горбата, и фигура есть. Нос ровный, хотя ей подошел бы крючковатый с носопырками как дымоходные трубы. И ноги стройные, не кривые, хотя небольшое колесо посмешило бы Аксёнкину и примирило с унижением. Августа посмеялась бы и над слепцом Мелёшиным, не видящим дальше собственного носа, но, увы, недостатки, достойные внимания, так и не обнаружились.
Тогда Аксёнкина вообразила следующее: за идеальной внешностью той, другой скрывался убогий внутренний мир, вульгарность и отсутствие манер. Наверняка девица чавкала за столом, не отличала вилку от ложки, с шумом втягивала чай из чашки и мучила окружающих зловонной отрыжкой. Придуманная фантазия успокоила Августу, и настроение перепрыгнуло на ступеньку выше.