— Смотрите, будет вам на том свете. Ой будет! — вроде бы шутил Устюгов. — Не посмотрит бог на ваш возраст и запроторит в ад. Да, да! И тут, на земле, милости вам не будет.
Бабка Катерина бледнела и крестилась истово, а Михеевна подхватывалась и выметалась из избы. Одна лишь тетка Валька оставалась равнодушной, словно ничего такого и не произошло. Говорила, хитро щуря глаза:
— А откуда, дед, знаешь ты про все это? Рази был на том свете? Да ить карты — не колдовство. Начто бы их тогда продавали?
— С тобой спорить — надо прежде пообедать хорошенько, — говорил Устюгов беззлобно и просил жену собирать на стол.
Саша все чаще, все настойчивее стал проситься на озеро, и старик наконец сдался.
— Ну хорошо, Сашок, — сказал как-то после обеда, — поедем завтра, раз такое дело. Озеро-то ждет нас не дождется.
— И Колян с нами поедет?, — спросил Саша.
— Непременно. Как уговаривались. Так что скажи ему.
Саша взобрался старику на колени и запустил в густую курчавую бороду его свои смуглые с белыми ноготками пальцы. Он любил теребить бороду старика, когда тот, выкурив после обеда трубочку, располагался где-нибудь в тени кустов на берегу Елень-озера, чтоб «маленько прикорнуть». Саша опускался подле и сперва осторожно, а потом все смелее и настойчивее начинал теребить бороду. Старик замирал, притворяясь спящим, и в тот момент, когда Саша вовсе не ожидал подвоха, вдруг встряхивал отчаянно головой и с возгласом «гам» делал вид, будто хочет его укусить за руку. Саша с легким вскриком испуганного зайчонка отдергивал, как от огня, руку и заходился радостным, звонким смехом, поблескивая влажными черными глазенками. Старик наблюдал за ним из-под прищуренных глаз и прятал ухмылку в усах. А Саша, отсмеявшись, вновь тянулся к лицу старика. Начиналась игра между старым и малым, которая обычно кончалась тем, что старый обнимал малого, прижимал к себе и начинал щекотать его лицо своей жесткой растительностью, а потом клал рядом с собой и говорил:
— Будя, Сашок, побаловались. Давай теперь послушаем, как травка растет.
А то старик предлагал мальчонку послушать, как шушукается камыш, как переговариваются птицы, как тяжело дышит разморенное на жарком солнце Елень-озеро. И это было так интересно! Прозрачная тишина наполнялась веселой разноголосицей птиц, тонкострунным комариным звоном, скрипучим треском кузнечиков, мягким, убаюкивающим шелестом камыша и едва уловимым тягуче-бесконечным, спокойным, глухим гудением земли. И это гудение становилось все сильнее, все различимей, поглощая остальные звуки, которые наконец пропадали совсем в легком, зыбком тумане, и сон чарующей рукой волшебника неслышно закрывал веки, смежая бахрому ресниц.
Старик засыпал, странствовал в иной жизни — чудной и малопонятной. Его окружал мир сказочный, без солнца и жары, весь в тихом голубом сиянии, в котором виделись будто заснувшие, загородившие собою все дремучие леса, будто знакомые и незнакомые с медовым запахом поля, озера — то ли Елень-озеро, то ли какое другое, но с такой прозрачной водой, что просматривались и песчаное дно, и расставленные сети. В сетях дергались, просясь на волю, медные караси. Старик выбирал из воды сети, только вместо карасей оказывались то ли тина, то ли листья табака, и он разочаровывался. Но тут же говорил себе, что все ведь это неправда, он видит во сне все это, что вот проснется сейчас и посмеется над собой.
Но сон не проходил, и Ефрем продолжал жить удивительной жизнью.
Во сне вместе с ним постоянно был Саша. Хотя не всегда видел его, но ощущал возле себя. А однажды он забыл о нем, а когда вспомнил, то нигде не увидел. И он заметался, стал громко кричать, звать мальчонка, но того нигде не было. Его будто никогда с ним ие было. Только он знал, что это не так: мальчонок был с ним и теперь где-то прячется от него, а может, потерялся в камышах, утонул? И вдруг он с ужасом увидел его в прозрачной воде. Тот лежал на золотом дне с остекленевшими, широко раскрытыми глазами, в которых радугой играли зеленые лучи солнца. Был Саша нем как рыба и холоден как льдина, а на мраморном лице его застыло выражение муки, боли, недетского упрека за то, что его не уберегли. Старик потянулся руками в воду и громко, с болезненным надрывом закричал: «Сашо-о-ок!»
— Дедушка, дедушка, — смутно доносилось до него. — Да деда! — Он хорошо понимал, что голос, который он слышит, — голос Саши, но не мог понять, откуда доносится. А голос звучал все явственнее, и кто-то тормошил старика. — Деда!
— А-а?
Старик раскрыл глаза и вдруг с радостью осознал, что все случившееся с ним было сном, тяжелым, кошмарным сном сытого человека. Он видел Сашу, который низко склонился над ним, глядя на него огромными черными глазами. Старик подхватился, оттолкнулся от земли, которая все еще крепко к себе тянула, обнял мальчонка и горячо зашептал ему на ухо: