— Блажи-и! — не нравилось маме. — Ты лучше берись за дело сурьезно. И меня слушайся. Плохого я тебе не подскажу.
— Ишь ты! — усмехался отец. — Как же это получается? Ты будешь командовать, а отвечать потом за все мне? Умно! Бери тогда в свои руки все дела колхозные и валяй, а я посмотрю.
Мама все же кое-что отцу подсказывала дельное. Но, бывало, советовала и плохое, чтобы он урывал что-нибудь немножко от колхоза для своего дома, для семьи:
— Другие-то небось брали, а ты чё, хуже их? Вон ребятишкам одеть нечего и у самого последние штаны дорываются. Какой же ты председатель — с заплатками на заднице?
— Подь ты! — возмущался отец. — Мне лучше в заплатах ходить, чем с голой совестью.
Как-то воскресным днем взял он с собой меня, второклассника, в поле, где уже шла жатва. Мы ехали на ходке среди светло-голубых трав и стрекотания кузнечиков, среди широкого и вольного простора, тихого земного раздолья. День выдался солнечный, дремотно-спокойный. Лишь кое-где белыми барашками обозначались в голубоватом небе облачка. Воронко шел легкой рысцой, жирные куропатки так и шарахались из-под его ног, падали в блеклую путанину травы, исчезали.
Пшеница за зимником в некоторых местах полегла. Отец, будто обращаясь ко мне, рассуждал:
— Вот надо убирать, а как? Маловато в колхозе и жнеек, и людей трудоспособных. А с бабами вообще трудно говорить. Той сегодня приспичило постираться, у той дите захворало, а у этой еще какая-то беда стряслась. Как им откажешь? А хлеба — они ждать не будут. Хоть самому садись на жнейку, с серпами всей семьей выходи. А скажи сейчас тем же, слезливо просившимся бабенкам, что вот скоко уберете — все ваше, они бы ночами тут пропадали, но не отступились бы. Такая вот психология частнособственническая. Попробуй с ней справиться.
Отец умолкал, глядя на восково-желтое поле, на тот его край, где строгими шеренгами, как часовые, выстроились позолоченные осенью березки. В серо-зеленых глазах отца была этакая грусть хлебороба. Я хорошо понимал отца, а помочь ему ничем не мог.
Приехали мы на точок, устроенный под молодым березняком на поляне. Работа тут шла полным ходом. Приглушенно тарахтел трактор, гудела монотонно молотилка. Новоиспеченный тракторист Петруха Старостин широко нам заулыбался, что-то мне прогундосил, но я уже соскочил с ходка и направился к молотилке. Очень это интересный процесс — молотьба!
Крепкий мужичонок Митрий Конюхов-в сером картузе, с высокой скирды вилами сбрасывает на покатый деревянный помост снопы пшеницы. Тут их успевает брать, разрезать ножом и подавать в барабан молотилки дед Иван Красное Солнышко, старший брат Ивана Малыги. Барабан словно захлебывается, пожирая снопы, ворчит глухо, и пока дед Иван Красное Солнышко готовит следующий сноп, он начинает завывать на высоких нотах. Над молотилкой курится в лучах солнца золотисто-серебряная пыль, солома с этаким фырканьем вылетает желтыми клочьями позади молотилки, и мужики вилами отбрасывают ее в сторонку. Сыплется, сыплется зерно на разостланный брезент. Я беру с брезента пригоршню еще тепленького душистого зерна, жую с наслаждением и чувствую на языке сладковатый вкус — вкус хлеба. И подымается в тебе великая радость от того, что ты тоже из семьи хлеборобов и что тебе суждена прекрасная доля пахать и сеять, убирать и молотить, молоть и печь хлеб.
Приехал из Угуя председатель сельсовета Пастухов, человек спокойный, рассудительный. Объезжали они с отцом поля, смотрели, как идет жатва.
— Урожай прямо на славу, — говорил потом тяте Пастухов. — Вот убрать бы вовремя, пока погода позволяет. Было бы совсем хорошо. И надо, наверно, Василий Александрович, на жатву бросить всех людей. А то ведь, не дай бог, почнутся дожди, тогда пропадет хлеб. Влетит нам с тобой обоим. Я позвоню в район, что они мне еще скажут. Но ты тут пока действуй. Нажимай. И с бабами не церемонься, не давай им слабинку. Ты меня понял?
Уполномоченный из района Полынцев, этот неприятный тип, выговаривал отцу за то, что он будто халатно относится к своему делу. И угрожал: если сорвет план хлебозаготовки — будет наказан.
Отец нервничал, жаловался маме:
— Такая вот от них, тех архаровцев, помощь. Только требуют да душу тебе мотают, а чтоб как-то по-деловому помочь — извини-подвинься.
Отец прилагал все силы, чтобы убрать хлеб вовремя. Да и не только хлеб, а еще овес, лен, рыжик… И подсолнухи надо убирать, и Коноплю, а там еще и турнепс из земли выковыривать, брюкву, репу. Есть еще и горох, и вика, которые совсем уж подошли, напоминая о сроках их уборки. Где же взять на все то людей, необходимую технику? Просто хоть разорвись!