Они снова заворачивают за угол и идут мимо новых домов-близнецов из крупнопанельных блоков, стремительно выросших на месте, где еще совсем недавно простирался пустырь, обильно поросший бурьяном, репейниками и чертополохом.
— Быстро у нас научились дома строить, — говорит Олег. — Город на глазах растет, хорошеет.
— Растет. А вот с Дворцом культуры сколько лет уже возятся, а до ума никак не доведут. Конца стройке не видно. Сколько денег на него уже зря перевели. Почему так?
Олег молча пожимает плечами. Откуда ему знать? Он не председатель горсовета и даже не член завкома.
Они пересекают Новую площадь. В стороне остается пышная клумба, густо усаженная цветущими каннами, гладиолусами, флоксами. Оттуда же доносится запах матиол и душистого табака.
— Я недавно была в инструментальном цехе на метизном заводе. Там у каждого станка подставка с цветком. И чистота сказочная. Входишь в цех — как будто в сад попадаешь. Хорошо ведь, правда?
— Хорошо, — охотно соглашается Олег.
— А почему бы и у нас так не сделать?
— Можно, конечно…
— Говорить все мастера, это легче всего… — девушка остановилась. — Вот я и дома. Спасибо, что проводил. До свидания.
Хлопает дверь — Маши уже нет, а Олег все еще стоит у подъезда. Потом уходит назад, шаркая по асфальту подошвами.
«А что если и в самом деле взять и поставить у своего станка цветок? Принести из дому герань или розан — мать не пожалеет. Совсем неплохо получится. Разве что ребята начнут подтрунивать. Тот же Петька — первый наверняка сочинит что-нибудь. Он мастер на такие дела.
А Маша? Может, посмеется надо мной с девчатами? Впрочем, не похоже. Она же серьезно говорила: «Входишь в цех — как будто в сад попадаешь». К тому же она тут собственно ни при чем. Не для нее же этот цветок, для всех…
Она, должно быть, любит цветы. Интересно, Петька ей цветы дарил? Вряд ли… Конфетами и пирожными, конечно, угощал, а вот цветы — вряд ли…
В самом деле — принесу цветок и поставлю у своего станка. Уютнее и красивее станет…»
Олег шел и видел перед собою свой цех. Он был и тот и не тот. Те же привычные ряды станков, пролеты ферм, подпирающих высокий потолок, бесконечные ряды окон. Но все в цехе сверкает и блестит и, главное, всюду, куда ни посмотри, живая зелень листвы, яркие пятна красных, белых, голубых, желтых цветов и соцветий…
Утром, как всегда, к заводу со всех сторон города стекаются ручейки людей. Чем ближе к проходной — тем гуще людской поток. И это уже не ручей, а широкая полноводная река. Одни идут молча, другие негромко переговариваясь друг с другом, третьи шумно приветствуя знакомых, бойко перебрасываясь шутками. Идут в одиночку, парами, но три, группами. Идут парни и девушки, отцы семейств и матери, пожилые люди и безусая молодежь. Идут беззаботные и степенные, оживленные и задумчивые, веселые и хмурые. Это идет рабочий класс.
Идет на смену и Олег. Чувствуя на себе удивленные взгляды, он еще больше, чем обычно, сутулится, еще сильнее шаркает по асфальту подошвами. И уж в какой раз с тех пор, как вышел из дому, раскаивается в своем поступке. Действительно, он один выделяется из всех идущих, привлекает всеобщее внимание — тащит здоровенную тяжелую квадратную кадку с кустом китайской розы. Хорошо хоть, что в густых листьях удобно прятать лицо.
Впрочем, узнать Олега нетрудно — и по фигуре, и по походке. И то один, то другой из рабочих затронет его — кто дружелюбно, кто не скрывая насмешки. Но Олег отмалчивается. Скорей бы добраться до цеха, хотя там тоже придется выслушать немало вопросов и реплик, сдобренных изрядной порцией иронии.
В проходной пожилой охранник остановил Олега:
— Куда ты его тащишь? И зачем? — он звонко хлопнул ладонью по кадке.
Олег не выдержал:
— Ты лучше смотри, чтоб отсюда чего-нибудь не уперли. А на завод — не твое дело. Или, может, нельзя?
В узком проходе стало тесно. Сзади зашумели, стали напирать. Охранник растерялся.
— В инструкции на этот счет ничего не сказано.
— Вот и выполняй, что сказано в инструкции…
Он уже подходил к своему цеху, когда кто-то неожиданно налетел на него. Олег едва устоял на ногах, но кадку не удержал. Она выскользнула из рук и, глухо ударившись о бетонную плиту дорожки, с треском раскололась.
— Ты что… — вырвалось у Олега. Но он даже не успел выругаться, а так и замер с открытым ртом.
В нескольких шагах впереди него, уткнувшись лицом в землю и выбросив вперед неестественно белую руку, лежал Петька Ищенко: Олег сразу узнал его по голубоватой, спортивного покроя куртке и синим вельветовым брюкам. На асфальте, пересекая наискось Петькину спину, змеилась толстая проволока.