Из задумчивости меня вывел далекий звон колокольчика. Высоко надо мной, почти на отвесном склоне горы, рассыпалось стадо баранов. Странно было смотреть, как спокойно и уверенно чувствовали себя на головокружительной высоте животные. Они легко перепрыгивали с уступа на уступ, разыскивая редкую на каменистых склонах растительность.
— Молодцы! Смотри, куда взобрались… — услышал я рядом голос одного из своих спутников и повернулся к нему. Парень, должно быть, заметил недоумение на моем лице и пальцем показал на самый гребень хребта…
— Вон там, видите? Правее скалы, похожей на коготь…
Я посмотрел, куда он указал, и увидел две крохотные человеческие фигурки.
— Кто это?
— Парень пожал плечами: — Бог его знает. А вообще, конечно, эти ребята из нашего славного племени туристов.
Студент снова забросил за плечо авоську с ластами и, уверенно шагая по тропке, запел:
Я не знаю, где встретиться Нам придется с тобой…Его товарищ тотчас же подхватил популярную туристскую песню:
Глобус крутится, вертится, Словно шар голубой……Вернулся я домой затемно. Небо густо вызвездило, в садах неумолчно стрекотали цикады. Луна еще пряталась за горизонтом, но вершина недалекой горы уже начинала серебриться. Приготовленные хозяйкой чебуреки давно остыли, съел я их без удовольствия.
Обычно в такое время, особенно после утомительных прогулок, я немного читал и засыпал. Но на этот раз тесная комнатушка, которую я снимал в домике на окраине поселка, узкая железная кровать, сколоченный из досок хромоногий стол и старый венский стул показались мне нестерпимо убогими, навевали тоску и уныние.
Я вышел на улочку — темную и пустынную. Издалека доносилась музыка, и чувствительный мужской голос пел о неудавшейся любви и о том, что «память больше не нужна»: в доме отдыха начался очередной вечер танцев.
Меня с неизъяснимой силой потянуло к людям. И я не пытался скрыть от себя, что к местам вечернего скопления отдыхающих меня влечет надежда увидеть Илю.
Чем больше я думал об этой девушке, тем все более привлекательной она мне казалась. В ней было что-то необычное, непонятное, а это всегда волнует, наставляет искать объяснение, разгадку. Да и попросту она нравилась мне — юная, стройная, смелая!
Допоздна бродил я по освещенным неверным светом луны улочкам, по асфальтированной дорожке вдоль пляжа, пристально всматривался в лица встречающихся женщин, чутко прислушивался к раздающимся в темноте голосам.
На следующий день я еще раз побывал в бухте, а мотом последующие три дня с раннего утра и до заката солнца — с коротким перерывом на обед — бродил из конца в конец пляжа. От распростертых на мелкой разноцветной гальке и плещущихся в воде белых и загоревших тел, от пестрых купальников и полотенец рябило в глазах. Не один раз, заметив далеко в море едва различимую голову пловца, я бросался в воду, плыл за мерно покачивающиеся на буйках красные флажки и, разочарованный, возвращался назад.
По вечерам я первым подходил к летнему кинотеатру, терпеливо ждал, пока за ограду зайдут все зрители. А когда начинался сеанс, шел на танцплощадку. По пути я не забывал заглянуть в чайную, зайти в чебуречную. В последней я обычно выпивал стакан или светло-золотистого «Рислинга», или густокрасного «Каберне».
Или нигде не было.
Я маялся, не находил себе места и занятий и был рад, что отпуск мой закончился. Но прежде чем покинуть вдруг опостылевший мне поселок, я решил еще раз побывать на том месте, где встретил Илю. Мне хотелось проститься с памятной бухтой, но главное, где-то в сознании шевельнулись необъяснимые по своей властной силе слова: «А вдруг…»
Утро, как назло, выдалось серым, прохладным, неприветливым. Рваные дымчатые облака клубились в лесных зарослях на склонах гор, плотно обволакивали вершины. Темное море, усеянное беспокойными барашками, тяжело наваливалось на берег, недовольно и монотонно гудело. Людей на пляже почти не было: несколько наиболее рьяных купальщиков да жмущиеся друг к другу влюбленные парочки.
И все-таки я пошел.
Часа через полтора, запыхавшийся и разгоряченный от быстрой ходьбы, я подошел к последнему, самому трудному участку пути. Моросил дождь. Подошвы скользили по гладкой поверхности камней. Ветер, порывистый и упругий, трепал волосы, пытался сорвать рубаху, грубо толкал в грудь.
Я был убежден: в маленькой бухте, укрывшейся за этими мрачными скалами, Или нет. И вообще там сейчас нет никого. И тем не менее я стал карабкаться вдоль обрывистого склона.