писал он в одном из своих стихотворений, вспоминая посещения «капитанского мостика».
Поэты, как правило, люди впечатлительные, тонко и своеобразно воспринимающие действительность. В самом деле: надо обладать богатой фантазией, чтобы назвать божественным крепленое вино местного разлива и воспевать налепленные на стену аляповатые львиные морды из папье-маше с воткнутыми в пасти медными кранами.
Впрочем, дело не в качестве вина и не в пастях львов. Здесь, у покрытых линолеумом и залитых вином прилавков, нередко разгорались горячие творческие дискуссии, вспыхивали темпераментные споры, выяснялись и уточнялись взаимоотношения. Ничего не поделаешь: своего клуба, где бы можно было встретиться, поспорить и наговориться вдоволь, творческие работники города не имели.
Отхлебнув очередной глоток «портвейна» и закусив конфетой, Барабаш прищурил и без того узкие глазки и неожиданно — до этого разговор шел о недавно появившемся новом романе Ремарка — спросил Петра:
— Ну-с, а как наши творческие дела, дорогой Апеллес? Чем порадуете на выставке?
Начитанный Барабаш любил ввернуть в фразу словцо, блеснуть эрудицией. Вот и сейчас он назвал имя далеко не всем известного древнегреческого художника конца IV века до нашей эры. Знай, мол, наших.
— Ничем, — откровенно признался Петр… — Есть у меня несколько новых этюдов. Привез из Дзинтари, с Рижского взморья. Но, право, не знаю даже, стоит ли их выставлять.
— А я, признаться, думал, что вы наконец-то что-то солидное покажете. Я ведь хорошо помню вашу дипломную работу… Д-да… — Барабаш задумался. — Знаете, я недавно побывал на шахте «Балка-Глубокая». Там с одним начальником участка познакомился — неким Самсоновым. Вот бы взялись да и написали хотя бы его портрет, а? Интереснейший человек. Мы все ищем где-то образ современника, представителя советского рабочего класса, а он — совсем под рукой. Так вот, дорогой! — закончил Барабаш и допил вино.
Когда они вышли на площадку, туман уже разошелся. За рекой рассыпались ярко мерцающие огоньки Калиновки, перерезанные извивающейся вдоль шоссе двойной цепочкой фонарей. Тускло мерцали мокрые булыжники, влажные деревянные перила, голые ветви деревьев.
Прощаясь, Барабаш на мгновение задержал руку Петра.
— А ругать я вас, Петя, на сей раз буду непременно — и крепко, по первому разряду.
Нельзя сказать, чтобы это предупреждение испугало Петра. Он хорошо знал: Барабаш человек увлекающийся и завтра может забыть о том, что говорил сегодня. Но тем не менее высказанная им мысль совсем неплоха. И времени, пожалуй, вполне достаточно. К открытию выставки действительно можно написать хороший портрет.
Через день Петр зашел к председателю товарищества художников и попросил дать ему творческий отпуск на две недели.
— А как же с заказом для облпотребсоюза? — удивился тот и почесал пушок на продолговатом, похожем на угловатое колено, черепе: Товарищество получило большой заказ на изготовление очередной партии «Мишек косолапых» для сельских чайных.
— Ha эту работу и без меня охотников хоть отбавляй, — успокоил председателя Петр. — Передай мою долю Дубровскому. Спасибо скажет…
Но кто знает, когда бы еще Петр собрался поехать на шахту — всегда найдутся — неотложные дела дома, появится недомогание, одолеет лень, — если бы не очередной домашний конфликт.
Вечером Петр намеревался побывать в филармонии, где местный симфонический оркестр и приехавшая в Донбасс на гастроли капелла «Думка» исполняли «Реквием» Моцарта. Однако жена наотрез отказалась идти на концерт.
— Я думаю, мы как-нибудь проживем, не послушав «Лакримозы», — хладнокровно реагировала она на предложение Петра провести вечер в концертном зале. — У нас дома своих слез и рыданий может быть достаточно, — она засмеялась, видимо, довольная своей остротой. — И главное — звонила Мациевская, они приглашают нас на вечер к себе…
— Ну, как знаешь. Если ты не хочешь идти в филармонию, то к Мациевским и подавно идти не стоит. Осточертела мне эта компания, где каждый из шкуры вон лезет, чтобы перещеголять остальных в остроумии. И вообще, мне давно пора заняться настоящим делом. Сколько месяцев вот все никак не выберусь на шахту. Так я сегодня и отправлюсь туда на неделю-две.
— Великолепно! А что тебе скажут в товариществе?
— Я договорился.
— Как это? А заказ?
— Дубровский перехватил… — соврал Петр. И для большей убедительности добавил: — Разве за ним поспеешь? Он из горла вырвет.
Жена, разумеется, долго не простила бы ему добровольного отказа от выгодной работы. Сейчас же она только с сокрушенным видом покачала головой. Говорить о том, что он никогда не умеет постоять за свои интересы, что он совершенно не думает о семье, она на этот раз даже не сочла нужным. Надо было успеть прогладить платье, привести в порядок прическу и отправляться в гости…