Пока он возился, хмурое небо расчистилось, и выглянувшее солнышко пригрело не по‑осеннему жарко. Наконец машина вновь зафырчала и ожила. Потный и злой Вася на малой скорости довел злополучный ГАЗ до общежития, поставил его во дворе и бегом взлетел на пятый этаж – будить Сидорова.
Он громко постучал в комнату молодоженов и даже пару раз стукнул ногой по двери, но изнутри никто не откликнулся, хотя со стены и с потолка посыпалась штукатурка. Внезапно косяк треснул, замок выскочил из своей скважины, и Вася Щербинин вместе с дверью ввалился в семейное гнездо мирно почивавших Сидоровых.
Столь крепкий сон их был вполне естественен, если учесть все предыдущие события. Накануне супруги решили еще раз отметить с друзьями начало супружеской жизни и засиделись допоздна. Сам Илья Сидоров хранил не очень ясные воспоминания о последних минутах этого празднества. Помнил только чей‑то звонкий смех – кажется, смеялась подружка жены Клава Шустова – и чье‑то податливое теплое тело, по которому елозила его рука. В три часа ночи он проснулся в постели рядом со своей законной половиной, но когда у него возникло естественное желание воспользоваться супружескими правами, жена изо всех сил заехала ему локтем по глазу и со злостью прошипела:
«Иди – с Клавкой милуйся! Кобель несчастный!».
Ошарашенный Илья застонал от боли и отпрянул к стене. Тоня ждала дальнейших поползновений, но ничего такого не последовало – ее супруг, покорно притихнув, испуганно вжался в подушку. Глаз у него ныл и болел от удара, к тому же явственно ощущались последствия вчерашней попойки – начало мутить.
Не выдержав, он сполз с кровати и поплелся в конец коридора, где находился мужской туалет. Тоня крепилась, сколько могла, но долгое отсутствие супруга ее все же обеспокоило. Придя в туалет и увидев, что Илью рвет желчью, она была так напугана, что, простив ему подругу Клаву, помогла добраться до комнаты и с самоотверженностью, достойной жены декабриста, до утра отпаивала травяным настоем от похмелья – рецепт этого настоя в ее семье передавался из поколения в поколение по женской линии.
То ли травы, то ли нежная забота супруги сделали свое дело – организм Сидорова восстановил равновесие настолько, что около девяти утра он смог с честью доказать жене свою любовь. На этот раз Тоня не противилась, и оба, счастливые, позабыв обо всем на свете, уснули где‑то в половине десятого.
Когда возле их супружеского ложа с шумом и треском возник разгоряченный Вася Щербинин, Тоня не сразу пришла в себя, потом, ойкнув, попыталась натянуть простыню на аппетитно выглядывающую из расстегнутой ночной рубашки грудь. Молодой супруг никак не мог открыть заплывший синяком глаз, но Вася пару раз энергично встряхнул его и стащил с кровати.
– Вставай, б…, уже обед скоро!
Антонина глянула на часы, ахнула и схватила в охапку висевшее на стуле платье. Одеваясь за шкафом, служившим ей ширмой, она кричала мужу:
– Ильюша, работу проспали, одевайся!
Вновь спустившись во двор, Вася встал возле ГАЗа, с ухмылкой наблюдая за тем, как наспех натянувшие на себя одежду молодожены пулей вылетели из дверей общежития и вихрем промчались мимо него по направлению к комбинату. Ему тоже следовало бы вернуться на работу, но он не хотел – хоть убей! Поразмыслив чуток, Вася решил, что сегодня комбинат как‑нибудь проживет без него. Раз ГАЗ опять на ходу, то почему бы не покататься на нем по городу? Хотя, конечно, тут и до неприятностей можно допрыгаться – табличка с номером на машине вся потрескалась, да и прав у него нет. Ладно, хотя бы съездить к Коле Тихомирову – на Коминтерна можно запросто проехать дворами.
До приезда Васи настроение у Коли было препаршивое – подружка Зойка Парамонова давно не заходила, брат Алексей уехал и как в воду канул, в городе болтают, что его арестовали. В другое время бы посмеялся, но теперь ведь всякое может случиться! Появление друга вывело Колю из состояния депрессии, он даже запрыгал по квартире – благо, что Агафьи Тимофеевны не было дома.
– Васька, подлец, ты где прятался, чертяка, почему так долго не появлялся?
– Работаю, знаешь ли, я ведь не электриком числюсь под началом у родного брата, – подмигнув, Вася вытащил захваченную с комбината бутылочку со спиртом‑ректификатом, – чистый, но для нас, интеллигентов, крепковато, разбавить бы надо.
– Разбавляй, – вытащив из шкафчика бутылочку минеральной воды «Алидэ», Коля поставил ее на стол, – а я сейчас чего‑нибудь пожрать соображу. У меня хлеб есть, консервов навалом, хорошо бы только еще картошечки – сейчас гляну у себя в закромах.
В закромах у него картошки не оказалось, но возле двери стоял мешок, который пару дней назад притащила с рынка запасливая Агафья Тимофеевна. Справедливо рассудив, что с нее не убудет, Коля выбрал несколько крупных картофелин и поворошил немного содержимое мешка – чтобы убыль была незаметна. Чистой кастрюли у него не оказалось, а возиться с горой скопившейся грязной посуды не было охоты. Какое‑то время он неуверенно смотрел на любимую эмалированную кастрюлечку Агафьи Тимофеевны – в ней она заваривала себе слабительную траву крушину. Потом решился – в крайнем случае, скажет, что хотел накормить голодного Васю. Конечно, теперь уже старуха не испытывала к повзрослевшему сыну погибших Зины и Андрея Щербининых тех чувств, что питала когда‑то к крохотному малышу Васеньке, но относилась к нему хорошо – намного лучше, чем к Коле.
Пока разбавляли и дегустировали ректификат, обсуждали политические события, картошка подгорела. То, что уцелело, полили сверху рыбными консервами и съели здесь же на кухне, черпая ложками, позаимствованными из стола все той же многострадальной Агафьи Тимофеевны. Потом стали рассматривать дно опустевшей кастрюлечки – оно почернело, и эмаль безнадежно потрескалась. Кроме того, как на кухне, так и в прихожей прочно установился назойливый запах горелого.
– Тяга у вас ни к черту, – сморщив нос, констатировал Вася и опасливо оглянулся, – будет тебе от бабки Агашки. Может, нам смыться по быстрому?
Однако спирт‑ректификат придал Коле смелости, и он беспечно махнул рукой.
– Плевать, что она мне сделает?
– Ну, все‑таки… Неудобно как‑то. А где она, кстати?
– Да шляется где‑то по очередям, ну ее! Давай лучше отсюда в комнату переселимся, чтобы эту вонь не нюхать – говорят, от дыма рак легких может быть.
Они ушли в комнату и, плотно прикрыв за собой дверь, сели играть в преферанс. Раскрыв веером карты, Вася деликатно поинтересовался:
– Ты, Коляша, извини, конечно, но что там с Алексеем? А то у нас на комбинате бабы болтают.
Хмыкнув, Коля пожал плечами.
– На то и бабы сделаны, чтобы болтать. Шесть трефей.
– Шесть пик. Я просто говорю, что люди уже вроде как привыкли к комплексу, полгорода там время проводит – видео, дискотеки, салон. Главное, что в кафе там пожрать можно было в магазинах‑то пусто. Потому и болтовня пошла – одни говорят, Алексея арестовали за растрату, другие считают, он в бега подался. И с комплексом вроде что‑то не то – какое‑то нарушение законности.
– Лешка уехал по делам, и сам перед отъездом распорядился закрыть комплекс – значит, были причины. Приедет – откроемся. Пасуешь?
– Сейчас, жди! Буба шесть. А когда он приедет?
– Я что, знаю? Шесть червей. У него бизнес. Зарплату за август нам всем выдали, никого не уволили. Да если б там было какое‑то нарушение, то ревизоры бы давно все вверх дном перерыли!
– Это точно – у нас на комбинате сегодня комиссию ждут, так все на ушах стоят. Ладно, я пас, бери прикуп.
Почесав затылок, Коля тряхнул головой.
– Семь трефей.
– Вист.
– Ладно, пас.
Игра шла скучно, в конце концов, смешав карты, Вася сказал: