– Наконец приперся! – сказала одна из фигур. – Замерз тут, как собака, весь день его ждать. Он что, только с работы? Непохоже что‑то.
– Зойка же сказала – он в каком‑то научном институте, у них там рабочий день не нормирован.
– Хорошо живет – до двух часов дня спит, до десяти вечера гуляет.
– Чего ты удивляешься, Коляша, ты сам‑то как у себя в комплексе работаешь? Хочешь – приходишь, хочешь – не приходишь. Поработал бы ты у нас на заводе с восьми до шести.
Первая фигура снисходительно хмыкнула:
– Так я, Васек, в комплексе работаю, у меня там брат директор.
– А этот деятель ученый, для ученых все наше государство – отец родной. Завтра и послезавтра он, может, вообще весь день дома просидит, и нам, Коляша, придется ждать.
– Черт, это сколько же тогда его пасти!
– Такова высшая справедливость: мы его грабим, нам к нему и приспосабливаться. Вот если бы он нас грабил, тогда…
– Да иди ты со своим недоделанным юмором! – зло буркнула первая фигура. – Спозаранку тут торчим, сдохнуть можно!
Закончив, наконец, свои дела под кустиками, к ним присоединилась Зойка, и Коля указал ей на машину.
– Твой хахаль прибыл. Ага, вот он и добрался до места назначения.
Действительно, в одном из окон квартиры Жени Муромцева вспыхнул свет. Даже не сняв куртку, он присел на корточки у телефона и начал набирать номер секретарши отца.
– Полина Константиновна, это Женя Муромцев, я не поздно звоню?
– Здравствуй, Женечка, рада тебя слышать. Ты не представляешь, как мы все переживали, когда узнали о смерти Халиды, бедный Сергей! Ты не ездил в Москву на похороны?
Женя поморщился – меньше всего ему сейчас хотелось обсуждать смерть и похороны жены дяди.
– Нет, не ездил, хотя очень желал бы этого, – ответил он скорбным тоном, приличествующим теме, – но у меня сегодня был доклад в ведущей организации, его никак нельзя было перенести.
– Да, я понимаю. Как все прошло, успешно?
– Да, спасибо. Полина Константиновна, я не хотел бы сейчас отвлекать папу по мелочам, не могли бы вы мне помочь? Мне завтра нужно организовать небольшое застолье в институте, где проходил доклад – человек на десять, двенадцать. И еще что‑нибудь вроде коробки конфет или духов для дамы, которая сделает выписку из протокола. Но я просто не представляю, где в данный момент можно все это достать.
– Нет проблем, Женечка, я сейчас позвоню в наш институтский отдел заказов, и к завтрашнему дню все будет. Чего бы ты хотел к столу – сервелат, наверное, икорки красной и черной, да?
– Пожалуйста, Полина Константиновна, все на ваше усмотрение. Стоимость значения не имеет.
– Да это‑то понятно. Спиртное заказывать – коньяк, вино, водку?
– Да, конечно. Когда мне за всем этим заехать?
– Часам к трем приезжай, нормально тебе?
– Вполне. Спасибо вам огромное, Полина Константиновна.
Ночью, в то время, как Женя восстанавливал силы после напряженно проведенного дня, троица приятелей, спустившись с крыши, легко и просто проникла в семьдесят восьмую квартиру. Даже, можно сказать, до идиотизма просто – оказалось, что пенсионерка Веркина, уезжая, не удосужилась запереть балконную дверь.
В квартире было тепло и уютно, несмотря на то, что повсюду на мебели лежала густая пыль, и явно ощущалось длительное отсутствие хозяйки. Отоспавшись и отогревшись, Коля с Васей с раннего утра по очереди начали следить из выходившего во двор окна за припаркованной «волгой». Когда около двух часов дня Женя уехал, все трое с облегчением вздохнули – значит, опять вернется поздно. Порывшись в запасах хозяйки на кухне, они отыскали какую‑то крупу, и Вася взялся варить кашу, а Зойка осмелела до того, что решила сбегать в магазин за хлебом – изнутри обе двери открывались легко, и Коля просто‑напросто выпустил ее на лестницу, а потом впустил.
В три часа дня Женя прикатил в отцовский институт, погрузил в свою «волгу» продукты и отправился «обмывать» вчерашний доклад. Выписка из протокола была уже готова, подписавший ее замдиректора вроде бы совершенно случайно заглянул на кафедру и присоединился к застолью, сотрудники дружно желали приятному молодому аспиранту удачной защиты.
– Говорят, кто хорошо «обмоет» предзащиту, того ждет легкая защита, – весело каламбурил быстро захмелевший академик Соболев.
Научные сотрудники смеялись и предлагали все новые и новые тосты. Расходиться по домам никому не хотелось, потому что, благодаря заботливой секретарше академика Муромцева, закусок и напитков на столе было превеликое множество. По окончании пиршества Женя почувствовал, что сильно перебрал и, решив оставить «волгу» на институтской стоянке, отправился домой на метро. Его слегка покачивало и подташнивало, но рука мертвой хваткой сжимала ручку кейса, где лежала заветная выписка из протокола заседания кафедры – чтобы, не дай бог, не выронить или не забыть в вагоне метро.
В то время как научные сотрудники пировали, засевшая в семьдесят восьмой квартире троица с нетерпением ожидала, пока опустеет улица. Прежде они планировали спуститься в квартиру Жени, едва сгустятся сумерки, но не приняли в расчет уличного освещения – в свете фонарей хорошо видны были верхние этажи, и кто‑нибудь из возвращавшихся с работы прохожих мог заметить ползущую по веревке Зойку. В восьмом часу хлынул дождь, поднялся ветер, и поток пешеходов сразу поредел, а те, кто еще остались, спрятались под зонтами.
– Можно начинать, я думаю, – сказал Коля, – а то вдруг этот деятель сегодня раньше вернется.
– Подождем еще, пусть немного приутихнет, а то Зойку может ветром качнуть и ударить о перила, – возразил Вася.
Стали ждать, но ветер не утихал, и дождь не прекращался, хотя стал чуть реже. Наконец Зойка решительно заявила:
– Все, лезу, до каких нам тут сидеть? Я в момент – где деньги лежат, я знаю. Только за двором смотрите – если вдруг его тачка подкатит, так сразу стучите по трубе три раза.
Ее спустили быстро и без всяких осложнений. Ловко перепрыгнув через перила, она оказалась на балконе восьмого этажа и к огорчению своему обнаружила, что Женя Муромцев, не в пример пенсионерке Веркиной, перед уходом из дому балконную дверь тщательно запер. Очень долго Зойка пыталась просунуть нож в щель, чтобы поднять задвижку, когда же ей это так и не удалось, она от злости изо всех сил пнула ногой неподатливую преграду, и – о чудо! – прогнившее дерево косяка треснуло, дверь распахнулась.
Оказавшись в комнате, девушка внимательно огляделась и прислушалась – труба отопления молчала, стало быть, «волга» еще где‑то далеко‑далеко. На радостях, что все так хорошо удалось, Зойка даже бесшумно сплясала гопака – не знала ведь она, не ведала, что в этот день хозяин квартиры «перебрал» по случаю удачно сделанного доклада и возвращается домой на своих двоих!
Пока она отплясывала, Женя под проливным дождем уже брел от метро к дому, и порывистый ветер бил его холодной влагой по лицу и непокрытой голове.
«Черт, шапку и зонт – все оставил в машине! Ну, да ладно, хоть протрезвею немного, а то завтра башка будет трещать. Главное, что выписка при мне».
Он долго и шумно не мог открыть наружную дверь своей квартиры, не сознавая, что сует в замочную скважину не тот ключ, поэтому Зойка успела юркнуть в гардероб и там затаиться между меховой шубой и драповым пальто.
Этот огромный дубовый шкаф Ада Эрнестовна перевезла в свой новый дом из квартиры на Литовском проспекте и хранила в нем зимнюю одежду. После ее смерти родные так и не решили, что делать с одеждой и мебелью. Сергей сказал:
«Пусть пока все будет так, как было».
Поэтому никто ничего не трогал, лишь Злата Евгеньевна иногда заходила и густо пересыпала вещи нафталином, чтобы не поела моль. Незадолго до своей болезни Халида по просьбе Сергея тоже заглянула в квартиру покойной тетки и перетрясла ее зимние вещи, оставив в гардеробе мешочки с сильно пахнувшим средством из сухой гвоздики. В принципе, среди всей этой густо навешанной длиннополой одежды можно было укрыться достаточно надежно, но от смеси запахов у Зойки мучительно свербело в носу. Корчась и зажимая нос, она изо всех сил старалась не чихнуть, но, в конце концов, не выдержала – чихнула.