По приезде в Москву академик Муромцев всегда останавливался в одном и том же номере с ванной, большим кабинетом и маленькой спальней. В кабинете стоял широченный кожаный диван, и Петр Эрнестович, указав на него, сказал брату:
– Видишь, какие удобства у меня в номере, так что домой не торопись, можешь и заночевать.
– Я смотрю, ты настроен на долгий разговор, – усмехнулся Сергей.
Петр Эрнестович достал из настенного бара бутылку французского коньяка и две рюмки, плеснул немного Сергею и себе.
– Давай сначала выпьем за тех, кого с нами больше нет. И пусть они помогут нам с тобой лучше понять друг друга.
Выпив, оба какое‑то время молчали, Сергей заговорил первым.
– Итак, Петя, ты хочешь спросить меня о чем‑то очень важном, и я догадываюсь, о чем. Я слушаю.
– Я не стану тебя спрашивать, – медленно проговорил старший брат, – почему сейчас, когда твои сыновья больше всего в тебе нуждаются, ты решил оставить их в Москве и уехать. Конечно, Лиза – девочка с характером и справится, но я знаю, как мальчики к тебе тянутся, особенно теперь, после смерти матери. И знаю, как ты их любишь. Поэтому изволь сказать мне правду и не вздумай врать – тебе известно, что я не переношу вранья. Чем ты болен, Сережа?
Откинувшись назад в кресле, Сергей ласково усмехнулся.
– Как ты строго, однако! А ведь я непослушный, Петька, ты знаешь.
– За пять с лишним десятков лет мне пришлось в этом убедиться, – с шутливым огорчением развел руками его брат, – однако до сих пор я справлялся. Сережа, – голос Петра Эрнестовича вновь стал серьезным, – я понимаю ход твоих рассуждений: у Халиды, как и у Златы, диагностирована болезнь Крейтцфельдта…
– Я не согласен с диагнозом, – поспешно перебил его Сергей.
Петр Эрнестович, не любивший, когда его прерывали, поморщился.
– Помолчи, Сережа, пожалуйста, я еще не договорил. Хорошо, пусть это не болезнь Крейтцфельдта, а какая‑то другая прионовая энцефалопатия – в любом случае прионовые заболевания считаются инфекционными. Ты считаешь себя инфицированным прионовым белком, я угадал? Есть какие‑то признаки?
Брат ответил ему не сразу, академик Муромцев его не торопил.
– Признаки? – Сергей слегка помедлил. – Не знаю, пока только провалы в памяти – они возникают периодически, потом исчезают.
– Согласись, что в твоем возрасте и при твоей напряженной умственной работе это можно считать вполне естественным. У медицины нет подтверждения инфицирования иным путем, кроме непосредственного контакта с зараженным мозгом. Ты знаешь, врачи предполагают, что когда Халида проводила посмертное исследование мозгового вещества Златы, она случайно могла… Однако тебе в любом случае, нужно сдать анализы и сделать магнитно‑резонансную томографию – ведь именно МРТ позволила еще прижизненно диагностировать заболевание у Халиды и Златы. Зачем сразу паниковать?
Поднявшись, Сергей прошелся по кабинету и остановился перед братом, заложив руки за спину.
– Я не паникую, – возразил он, – кстати, могу сообщить, что анализы мои в норме, результаты МРТ и компьютерной томографии тоже не выявили отклонений.
Петр Эрнестович с облегчением вздохнул.
– Вот видишь! Но почему ты сразу не сказал мне, что прошел обследование? Если честно, я тревожился – ты ведь работал вместе с Халидой. Что ж, слава богу, все в порядке.
– Подожди, Петя, речь сейчас не обо мне. Я проанализировал факты: у Сабины Гаджиевой клиника была та же, что у Халиды и Златы. Рустэм не дал нам произвести вскрытие, но…
– Чепуха! – однако, вспомнив, что прерывать собеседника нехорошо, Петр Эрнестович тут же извинился: – Прости, Сережа, что, перебил, но ты говоришь ерунду, причем тут Гаджиева? Я тоже интересовался этим случаем и даже попросил ее лечащего врача Гургенишвили переслать мне результаты обследования. Полностью согласен с диагнозом – типичный случай болезни Альцгеймера.
– Болезнь Альцгеймера не развивается столь молниеносно. К тому же, подобные случаи наблюдались и у нескольких других ее односельчан.
Лицо академика Муромцева выразило досаду.
– Перестань, Сережа! Это все были люди преклонного возраста, возможно, они начали болеть давно, но ведь у них в совхозе даже врача нет. И неизвестно, что послужило причиной их смерти – скорей всего, инсульт на фоне хронического заболевания. Вскрытия‑то не проводили, родственники не позволили.
– Вскрытия не проводили, это раз, – Сергей загнул мизинец на правой руке, – МРТ, компьютерную томографию и специальные анализы тоже не делали – даже Сабине, хотя ее и возили в Тбилиси. МРТ ведь пока доступно только для столичной элиты. А уж в районных поликлиниках у них, кажется, даже электроэнцефалограмму не снимают.
– Я не понимаю, что ты хочешь доказать, Сережа, – устало возразил брат, – какое все это имеет отношение к твоему здоровью?
Сергей еще раз прошелся по кабинету и сел на свое место.
– Ты помнишь Сашу Беленького, твоего бывшего аспиранта? – спросил он.
– А как же! – Петр Эрнестович слегка оживился. – Умный мальчик, он, кажется, сейчас где‑то в Воронеже, я недавно рецензировал одну его статью.
– Помнишь, я интересовался судьбой одной супружеской пары, которая вместе со мной в шестьдесят пятом попала в аварию – Тихомировы?
Так вот, я узнал, что два с лишним года назад они погибли – несчастный случай при взрыве газа. Позже я выяснил, что Прокоп перед смертью страдал каким‑то мозговым заболеванием и обращался к Беленькому. Я написал Сашке, он выслал мне копию анамнеза и результаты обследования. Так вот, клиника заболевания сходна с той, что наблюдалась у Сабины. УЗИ ничего специфического не выявило, на ЭЭГ очень слабо выражены периодические вспышки до двух секунд. У Гаджиевой наблюдалось то же самое, но Гургенишвили не придал этому значения – слишком уж незначительное отклонение. Сашка тоже предварительно выставил диагноз «болезнь Альцгеймера», но его смущало, что Прокоп больно уж молод для Альцгеймера. Поэтому он сумел пристроить его сделать МРТ и компьютерную томографию в клинике госбезопасности. Я просмотрел результаты – аномальное снижение активности межполушарных взаимодействий. Как у Златы и Халиды. Тихомировы были носителями bacteria sapiens.
При последних словах брата Петр Эрнестович даже подпрыгнул.
– Причем тут это? Сережа, ты что, сошел с ума и опять начал носиться со своей идеей разумных бактерий?
– Мне казалось, что когда мы изучили рукопись Ады и прочитали записки Тани, ты поверил в разумность bacteria sapiens.
– Я ни во что не поверил, Сережа, просто счел, что любая гипотеза имеет право на существование. Однако мы пришли к выводу, что все это в прошлом – основная популяция погибла после аварии в Чернобыле, а выжившие мутанты, просуществовали какое‑то время и тоже погибли. Кстати, именно Халида высказала такое предположение, если ты помнишь.
– Помню, разумеется. Основным доказательством мы с ней сочли то, что у носителей bacteria sapiens перестали рождаться дети с выраженными мутациями. Для Халиды, как для матери детей, носивших в себе bacteria sapiens, все это с самого начала стало кошмаром – как ей было сказать дочерям, что им суждено рожать уродов? Поэтому она с радостью поверила в свою гипотезу, однако…
– Прекрати, Сережа, я не желаю этого слушать! – Петр Эрнестович на этот раз настолько рассердился, что даже не стал извиняться за то, что прервал брата. – Случаи рождения детей с аномалиями прекратились – к счастью. Но какое они могут иметь отношение к болезни Крейтцфельдта?
– Вспомни лисичку, найденную Таней в лесу, – у ее детенышей мы выявили мутации, несовместимые с жизнью, а мозг был инфицирован прионами.