В своем эссе "Вирусы разума" Докинз берет на себя роль представителя беззащитных маленьких детей, которые, как утверждается, особенно уязвимы для атак опасного паразита - религии. По его мнению, человеческий ребенок устроен эволюцией так, что он охотно позволяет промывать себе мозги, поскольку именно в детстве человек усваивает культуру своего окружения и закладывает основы всех знаний, необходимых ему для выживания и деторождения, чем и пользуется коварный паразит религии, другими словами. Легковерие маленького ребенка запрограммировано в нем и делает его абсолютно уязвимым для злых монахинь и других людей, которые уже заражены этим вирусом и поэтому запрограммированы на то, чтобы способствовать его распространению в невинных мозгах, которые они обучают. В результате всего этого в очередном поколении воспроизводятся различные абсурдные и бессмысленные типы поведения: кто-то кланяется в сторону Мекки, ритмично кивает в сторону стены, неконтролируемо трясется ("как лунатик"), говорит на языках и так далее.
Это перечисление различных видов нелепого поведения, вызванного религиозными мемами, наводит нас на мысль о суеверии среди голубей, которое было задокументировано психологом-бихевиористом Б. Ф. Скиннером. Группу голубей "награждали" едой в произвольные моменты времени, совершенно не связанные с тем, что голуби делали или не делали, и вскоре можно было наблюдать, как эти голуби начали исполнять сложные танцы, что, по мнению Деннетта, доказывает, что суеверие и самовнушение могут вызывать забавные чудеса даже в маленьких и ничем не примечательных мозгах. Динамика, приводящая в движение причудливые эффекты такого рода, не требует сознательного осмысления, а просто усиливается. В мозге, который призван различать намерения и причины повсюду, эффекты становятся еще более впечатляющими.
Докинз подчеркивает родство мемплекса религии с компьютерным вирусом: его успех отчасти зависит от того, что жертве трудно обнаружить заражение, по крайней мере, пока не станет слишком поздно. Человек, ставший жертвой такого вируса, скорее всего, не знает об этом и в любом случае будет энергично отрицать заражение. Как же тогда определить, что злой паразит завладел мозгом? Первый признак, о котором упоминает Докинз, заключается в том, что пациент обычно вдохновляется глубокой внутренней убежденностью в том, что то или иное утверждение действительно истинно; убежденностью, которая никак не связана с доказательствами или разумной аргументацией, но тем не менее кажется зараженному человеку совершенно убедительной. И здесь возникает интересный момент, который Докинз, вероятно, не предполагал. В своих агрессивных нападках на религиозную веру он, по сути, ставит чрезвычайно точный диагноз самому себе.
Если бы дело обстояло так, что религия действительно паразитировала на человечестве и снижала шансы на выживание и деторождение религиозных людей и других групп, можно было бы поспорить, заслуживает ли такое положение дел категорического осуждения с любой другой точки зрения, кроме сугубо антропоцентрической. Для планеты в целом, возможно, было бы даже положительно, если бы люди не так активно размножались и если бы религия, таким образом, в какой-то степени сдерживала демографический взрыв. Вряд ли есть какие-то научные причины морализировать по поводу того, что маленький паразит делает с муравьем, так же как есть причины морализировать по поводу того, что овца делает с травой (а значит, и с муравьем), или по поводу того, что волк или любой другой хищник делает с овцой, если представится возможность. Это просто природа, идущая своим чередом; любая попытка морализаторства столь же ошибочна, сколь и неуместна. То же самое, вероятно, относится и к нападкам на религию, поскольку она снижает шансы людей на выживание, вызывая затраты и не принося никаких выгод организму-хозяину, то есть с дарвиновской точки зрения она, по меньшей мере, неверно направлена и неактуальна. Так что если наш мозг оказался машиной выживания религии, то это просто так и есть.